Михаил, уходя, попросил одну из наиболее здравомыслящих женщин и кое-кого из мужчин позаботиться о Ланке в его отсутствие.

Оказавшись впервые за долгое время снаружи, он испытал острое, щемящее чувство. После долгого перерыва так странно было вновь увидеть небо, звезды и в неясном свете месяца знакомую башенку на крыше вокзала, очертания высотки МИДа поодаль, за рекой. Но нельзя было, как прежде, вдохнуть полной грудью свежий воздух. А с реки доносились какие-то звуки – неужели резвилась рыба? Там ведь и до Катастрофы, бывало, рыбаки стояли с удочками, вытаскивая ротанов, чудом выживавших в грязной воде. Теперь, наверное, вода очищается потихоньку. Сколько времени они уже сидят внизу? Судя по всему, успела наступить осень, листья с деревьев в ближайшем сквере уже понемногу опадали. Парень готовил себя к тому, что увидит на поверхности, но зрелище вокзальной площади все равно вызвало шок. Трупы, иной раз полуобглоданные – сколько же их? Кто их объел – неужели одичавшие собаки? Или крысы – эти тварям, видно, все нипочем. А выжившим уже не до того, чтобы хоронить покойников, их осталось в разы меньше, чем мертвых. Трупы так и будут лежать здесь, пока от них не останутся лишь кости. Впервые он осознал масштаб случившегося, и ему стало жутко. А те, кто уцелел – по какому принципу в живых остались именно они? Просто случайно. Если бы сирена завыла на десять минут позже, они бы с Ланкой тоже могли оказаться среди этих трупов на площади. По крайней мере эти уже отмучились, у них все позади. Судя по настроениям на станции, кое-кто из живых не прочь был бы поменяться с ними местами. Этим уже ни о чем не надо заботиться.

Ему дали наводку на жилой дом поблизости, дверь подъезда была уже выломана. Михаил шел мимо застывших автомобилей – могло показаться, что владельцы оставили их совсем ненадолго, если бы не наваленный на лобовые стекла мусор, опавшие листья, птичий помет. Как странно – неужели птицы уцелели? Его еще предостерегали против бродячих псов, сбивающихся в стаи и охотящихся на все живое. Но пока ему никого не попалось. Он старался не заглядывать внутрь, проходя мимо машин, но один раз краем глаза увидел неподвижный силуэт за рулем и торопливо отвернулся. Зайдя в подъезд и поднявшись по ступенькам, он принялся искать невскрытые еще квартиры. Проблема была и в том, что некоторые двери на вид казались совершенно неприступными, но ему удалось найти одну, которую он все-таки выбил, и отыскав сразу кухню, принялся шарить по шкафам. Набрал круп, чаю, кофе, консервов, нашел даже несколько бутылок вина. Осмотрел и в комнатах шкафы в поисках чего-нибудь полезного, в одном ящике обнаружил лекарства и выгреб все, не разбирая.

Начальник станции остался доволен, когда Михаил выложил перед ним добычу.

– Ну что ж, еще один сталкер нам не помешает. Молодец, лекарь.

Плитку шоколада Михаил принес Ланке. И впервые за долгое время увидел, как вспыхнули ее глаза, в последнее время обычно тусклые и безразличные.

– Как здорово! Расскажи, что там?

На поверхность ходили и другие, и с их слов уже многое было известно, но Ланка желала слышать новости только от него, и это не могло не радовать.

– Там почти все, как прежде, – сказал Михаил, – только живых нет, все – мертвые.

И Ланка заплакала.

– Я тоже скоро умру, – причитала она. – Зря ты со мной возишься. Я не хочу тут. Мне тут плохо. Я хочу домой. Увидеть бы дом – и умереть спокойно.

– Прекрати, – прикрикнул Михаил. Он отметил, что она не сказала – «увидеть маму», а стремилась именно домой. Ему и самому хотелось снова увидеть берега Сетуни, такие вроде бы близкие – в нескольких километрах отсюда, и такие недоступные теперь. Сетунь, река его детства, сказочный заповедник! Казалось, вернись туда, и все будет по-другому. Для Ланки-то это вообще место силы, вдали от него она и впрямь чахнуть будет. В сущности, под этим ее «хочу домой» мог бы, наверное, сейчас подписаться каждый. Но если все вот так расклеятся… тогда уж лучше просто лечь и помереть. И ни к чему все эти старания как-то продлить унылое существование в подземке.

– Миша, я серьезно, – уставившись в одну точку перед собой, бормотала тем временем Ланка. – Говорю тебе – мы пропадем здесь. Знаешь, эти фигуры на стенах, мозаика эта… Мне ночью иногда кажется, что они начинают двигаться. Я знаю, что это глупости, но все равно боюсь. А сегодня слышала – двое уже пропали.

– Это как? – озадачился Михаил. – Ушли, что ли?

– Нет, пропали, – убежденно сказала Ланка. – Их уже неделю никто не видел. И не увидит, я знаю.

– Да что за глупости, – рассердился он. – Небось на соседней станции скоро объявятся.

– Нет, Миша, говорю тебе – в метро творятся странные вещи. Здесь и раньше люди пропадали. Потому что под землей действуют другие силы, и не надо было человеку сюда соваться.

«О господи, где она этого наслушалась», – подумал Михаил. Возможно, Ланка вспомнила свои любимые передачи, посвященные таинственному и сверхъестественному. Михаил терпеть их не мог и откровенно издевался над ней, когда видел, что она уставилась в телевизор.

– Ну ты сама подумай – вот разлучница отправилась на кладбище делать свои черные дела, – кипятился он, – а оператор что, в это время за ней по пятам ходил? Он что, заранее знал, что надо именно ее снимать? Это же все постановка.

На Ланку его объяснения не действовали – она отказывалась понимать очевидное. Хорошо хоть здесь телевизора не было. Зато суеверных женщин, видимо, хватало, а может, случившееся так подействовало на людей, что ожили древние, полузабытые страхи, таящиеся обычно на дне души – страх темноты, например. Те, кто когда-то бродил по Сетуньским холмам, тоже боялись темноты и выдумывали себе духов, которых следовало задобрить. Современные люди, оказавшись беспомощными перед лицом глобальной катастрофы, как и их далекие предки, испытывали потребность в сказках. Михаил краем уха что-то слышал уже про загадочного Путевого Обходчика.