Торан сел и встряхнул головой. Человек, встав, подошел к решетке. Торан не смог определить, сколько тому лет. Длинные темные волосы и борода скрывали черты лица. На нем была изодранная накидка и оборванные выше колен штаны. Если когда-то он и обладал мускулистой фигурой, то теперь от нее не осталось и следа.
– Ты тоже попался в пещере? – бесцветным голосом спросил человек.
– Да.
Человек схватился руками за прутья и тихонько захихикал.
Торан понял, что тот находится на грани безумия. Пока тот хихикал, Торан осмотрел себя. С него ничего не сняли, кроме, конечно же, пояса с оружием.
– Слушай, хохотунчик, – беззлобно сказал Торан. – Сколько ты здесь сидишь?
– Как ты сказал? Хохотунчик? Да я тебе горло перережу за это! ты знаешь, кто я?
– Болтливый хвастун.
– Я Храс-Большой кулак и не будь этой проклятой решетки, я бы расколол твою черепушку…
– Ты не ответил на мой вопрос, – перебил его Торан.
Храс замолчал и посмотрел на свой некогда большой кулак.
Спокойная уверенность Торана поколебала его.
– Ладно, я скажу, когда узнаю, кто ты.
– Я Торан.
– Откуда пришел?
– Я вольный человек, но сейчас, можно сказать, нахожусь на службе у короля Пантрии.
– У Торка?! Чтоб его сожрали акулы вместе со всеми другими величествами! Это из-за него я здесь! Я был моряком на кораблях Бархара, пока мой сумасбродный король не отправил меня сюда за этим чертовым Алмазом!..
Храс пустился в долгие и не совсем правдивые объяснения, но Торан знал все и без них. Бархар располагался на двух блоьших островах в ста километрах к югу от берегов Пантрии.
Это было бедное королевство, и лишь покровительство пиратам кое-как пополняло казну. Король Торк не собирался мириться с многочисленными нападениями на свои торговые корабли и лет шесть назад сжег все пиратские суда, а заодно навестил Бархар, где потолковал с его королем. С тех пор о пиратах больше никто не слышал, а король Бархара затаил на Торка злобу. Бархарский король всегда предпочитал легкую наживу и поэтому отправил своих людей за Алмазом Повелителей.
– Я уже не знаю, сколько сижу здесь. Порой кажется, что всю жизнь.