— Хочу.

— Значит, потерпишь. Это не так долго.

— Я боюсь, тебя не хватит до конца обряда.

— Нам остаётся только проверить на деле. А тебе — довериться моей воле.

Наутро, вскоре после рассвета, в палатку вошли слуги. Опасливо косясь на меня, они вынесли прочь всю мебель и ковры. Мой вопрос, обращённый к молчаливой охране: «Может, я выйду, снаружи постою, не буду никого пужать своей особой?» долго оставался без ответа.

— Вам положено оставаться внутри, почтенный, — наконец прозвучало в ответ. Изъяснялся стражник весьма уважительно, ни нотки иронии не чувствовалось. Уже хорошо. — Они справятся.

— Jelan, please, help them, if you can.

— I have already offered my help. They refused,[7] — немедленно ответила моя азиатка.

— Могли бы сорганизовать девушке заклинание перевода.

— Она не обращалась с подобной просьбой, — хмуро ответил мне всё тот же охранник. И я укрепился в мысли, что монильцы старались делать всё, чтоб держать меня в стороне от новостей. Чтоб я сам ничего не услышал и не увидел, и чтоб сиделка, передвигавшаяся по лагерю свободнее, чем я, ничего не смогла мне «принести на хвосте». — А сейчас уже поздно.

— Уверен, что я сегодня скопычусь?

— Ни один кейтах никогда не переживал обряда.

— Ну, посмотрим, посмотрим.

— Оставьте кресло и стол. Сейчас почтенному подадут завтрак, — прозвучало в адрес мельтешащих слуг.

— Пожалуй, предпочту пережить испытание натощак, — поразмыслив, возразил я.

— Поесть напоследок — святое право любого. Тем более, вы Мониль спасли… Нет? Как угодно. Уносите стол и кресло. Хочу воспользоваться возможностью и выразить вам свою благодарность за спасение моего родного мира. Всё-таки вы чужак, и для чужака поступок очень… благородный.

— They have already buried you! — охнула Жилан, и я, к изумлению своему, убедился, что девочка уже явственно начала понимать по-монильски. До чего талантливая!

— Don’t worry, Jelan. I’ll survive. I promise you![8]

Убрав всю мебель, ковры и занавеси, слуги расстелили повсюду широкие и длинные полосы светлой, красиво переливающейся ткани. Внесли странной формы чаши, больше похожие на жаровни — широкие, кованые, на высокой трёхногой опоре; в них, наполненные водой, можно было окунуть пальцы, держа кисти на уровне груди. Появился также высокий стол, похожий на пюпитр для нот. Только не столь сильно наклонённый. Для местного аналога Библии, что ли?

Священнослужители вошли в палатку по двое; с ними был и Логнарт, но он, хмурый, замкнутый, встал у стены, у одной из шатровых опор. Передо мной выстроился клин облачённых в серое людей, лица которых выражали ожесточение и неприятие, и ни искры симпатии или там сочувствия. Дорогие ткани, обилие драгоценностей, украшавших плечи и руки этих людей, всё равно не исправляли ситуации — сходство с нахохлившимися посреди болота цаплями получилось несомненное. Один из них, в балахоне пороскошнее и в рубинах покрупнее, особенно напоминал эту птицу.