Я промолчала. Это тут же вывело его из себя. Нет, не из себя – из того мнимого спокойствия, которое пребывало в нём, пока мы оба не решались произнести ни слова.
– Что ты молчишь?! Почему ты всегда молчишь?! Ответь прямо – я тебе надоел?
– Нет… – ответила я и ощутила, как горькой, обидной волной подступили слёзы к моим глазам. – Просто…
– Что «просто»?!
– Просто мы не сможем быть вместе…
– Почему, Юль?
– Не знаю… Я ничего не знаю. А больше всего я не знаю то, как мы можем дальше быть вместе. У нас есть только прошлое. Без всякой надежды на будущее.
– А настоящее?
Ах, настоящее!.. Как же надоело это настоящее! Секс и бесполезные разговоры, а потом невыносимая, не имеющая никакого выхода боль – вот и всё настоящее. Юля, Юля, Юля. И, собственно, при чём здесь Юля?
Мне не хотелось ему отвечать, мне не хотелось с ним говорить. Я плакала, и он не посмел больше задавать мне вопросы. Не посмел больше выходить из себя и повышать на меня голос.
Нет, не из себя – за то долго время, что мы были вместе, мне удалось хорошо его узнать. Да, он такой. Гордый и несчастный в своей гордыне.
Вдалеке показался мой дом. Я так обрадовалась ему, что позабыла и про холод, и про пронизывающий ветер, и про замирание, и про дрожь, и про страх. Слёзы лились по щекам, но меня это уже не тревожило. Вот-вот мне предстояло забрать свою руку от самого близкого и самого чужого на свете для меня человека. И наконец остаться одной. Пусть и не окончательно, не теперь навсегда, но стать свободной от него.
Он довёл меня до подъезда и спросил, как и вначале, глухо:
– Юль, что случилось? Что с тобой происходит? Почему раньше было по-другому? Почему теперь так – и нет надежды… на будущее?
– Ты не хочешь меняться, ты не хочешь понять меня, подстроиться…
– Но зачем подстраиваться? Нужно быть собой.
Я попыталась избавиться от слёз, но не получилось. Его слова сделали мне больно. Что-то оборвалось у меня внутри и ринулось наружу отчаянным криком:
– Я всегда под тебя подстраивалась! Серёж, слышишь?! Всегда!!!
Его глаза сверкнули странным, каким-то новым, незнакомым мне огоньком и потупились.
– Не пригласишь? – коротко, еле-еле улыбнулся он.