Хорошо запомнилась мне первая ходка на пасеку. Количественная сторона нашей группы укладывалась в норму, установленную Гермогентом опытным путем. Старшие ребята дали нам напутствие и правильный совет, как вести себя, чтобы не закусали насмерть пчелы возле избушки пасечника, находящейся в окружении ульев. Нам посоветовали также запастись хотя бы маленькой корочкой хлеба, чтобы было чем поддевать мед из блюда. Последний совет не всем удавалось выполнить:
у некоторых не было дома ни крошки хлеба.
И вот мы очень тихо, не махая руками, но очень боясь пчел, крадемся по тропинке к избушке. Осталось сделать всего два-три шага, и все бы мы прошмыгнули в открытую дверь летней резиденции Гермогента. Но я, не зря сильно боялся, услышал возле уха жужжание пчелы и почти сразу же почувствовал ее горячее медовое жало в мякоти щеки. Моих попутчиков тоже успели ужалить пчелы.
Переминаясь с ноги на ногу, мы трогаем ужаленные места и вопросительно глядим на Гермогента. Можно было и не пялить на него глаза. Он и без этого знал, зачем мы к нему пришли. Его жена и помощница по работе тетя Оля наливает из кадушки в блюдо светящийся на солнце золотом пахучий мед и усаживает нас на табуретки за дощатый стол.
Мы дружно достаем из карманов корки хлеба и начинаем макать их в блюдо с лакомством. Хозяйка скоро заметила, что хлебные корочки в наших руках мигом исчезли. Она достала из шкафа каравай хлеба и нарезала нам большие ломти. Хлеб был без травяных добавок. Мы съели бы его за милую душу и без меда. А тут все вместе и в таком изобилии!
Балдея за трапезой от удовольствия, мы быстро насытились. Однако, содержимое в блюде убавилось не более чем на одну треть. Тогда я впервые понял, что сладкого, когда его много, тоже много не съешь: организм не принимает.
Мы понимали, что задерживаться в гостях нам долго нельзя. Сказав дружное спасибо, мы выскочили из-за стола и, нырнув в проем двери, пошагали тихонечко по тропе среди ульев и гудящих пчел. От нас, наверное, пахло медом, и пчелы обратили на нас повышенное внимание. Они опять нас ужалили. Но получив сказочное удовольствие от медового застолья, мы стойко переносили укусы, воспринимая их как засуженные.
Обе щеки мои дома сильно распухли. Надо мной смеялись, говорили, что съел много меда и про запас за щеки спрятал. Я на это не очень обижался. Бабушка же моя утверждала, что укус пчелы бывает человеку часто весьма полезен. Не знаю как другим, а мне пчелиный яд никакого вреда не принес. А мед я продолжаю любить.
Возле деревенского родника
Накануне праздника Троицы, в родительский день, традиционно навещаем родную деревеньку Иванаевку. Деревни, собственно, давно уже нет, но памятью сердца мы прикованы к этому дорогому и родному для нас месту. Здесь так резво бегало по мягкой травке и теплым лужам после дождя наше далекое босоногое детство.
Возле того места, где стояла наша деревянная изба под соломенной крышей, растет и по сей день живая свидетельница нашего давнего обитания – красавица-береза. При нас она тоже прозябала в своем растительном детстве. С одной стороны ее накрывала тень от избы, а с другой – крона раскидистого тополя. Этих препятствий для ее роста теперь нет. Сейчас береза мощно раскудрявилась вширь на дивном просторе. Ее ствол не устремился в поисках высокого голубого неба: сказались былые невзгоды. Вся береза вышла в сучья, образуя величавую, как в сказке, крону. Стоит береза одиноко, являясь едва ли не самым надежным и долговечным полпредом нашей деревни.
Сохранился в овраге и ключ – наш незабвенный родник, сельский поилец. Он надежно утолял жажду всего живого на селе и в обозримой округе. Водица в нем чудная: летом – столь ледяная, что ломит зубы, а зимой, в лютый мороз, напротив, мягкая, ласкающая тело и душу.
Состав водицы никто не изучал, но многолетняя практика употребления ее продемонстрировала, прежде всего стоматологам, устойчивую тенденцию: зубы абсолютного большинства наших земляков отличались отменной прочностью и долговечностью. Мало кто из них обращался за врачебной помощью по этой части.
Возле ключа прошумело много любопытных историй. К примеру, однажды в жаркую страдную пору совхозный шофер Миша остановил на возвышении возле моста и родника грузовик с зерном от комбайнов и прытко побежал к роднику умыться и попить холодной водицы. А на зерне в кузове машины дремали две красавицы. Это были грузчицы, которые с помощью деревянных лопат равномерно распределяли по всему кузову зерно во время загрузки, они же разгружали зерно по прибытии машины на ток. Одну из девушек звали Таня. Веселая симпатичная зазноба кружила голову деревенским парням и шоферу Мише тоже.
Пока Михаил плескался у родника и наслаждался прохладой водицы, машина неожиданно покачнулась от порыва ветра и тихонько покатилась вниз. Когда подбежал обезумевший шофер, она набрала уже скорость и опасный крен. Большой беды было бы не миновать, если бы грузовик не уткнулся носом в холм земли возле растущей ветлы. Добрая половина зерна из кузова высыпалась на обочину дороги. Вместе с зерном свалились и спящие красавицы. На их счастье, машина не перевернулась, однако Татьяна сильно поранила левую щеку о сухую толстую ветку. Девушка от стресса и боли сильно ревела. Михаил в волнении перевязал бинтом из аптечки не унимающуюся в плаче девицу и полушутя-полусерьезно сказал, что до свадьбы все заживет.
Трактором вытащили машину на ровную дорогу. Женщины, пришедшие с коромыслами на ключ за водой, помогли ведрами собрать зерно с земли, и машина покатила дальше. Михаил отделался тогда лишь легким испугом. А последствия для него оказались даже радужными: осенью свадьба действительно состоялась. После многочисленных возгласов «горько!» Михаил целовал Татьяну не только в алые губы, но и в щечку, где образовалась небольшая ямочка после случая у родника. Наверное, он зализывал свою недавнюю вину перед невестой. Я был на той свадьбе, веселился и все видел собственными глазами.
А ныне чуть выше родника я заметил довольно большое скопление воды и плотину. Выше нашего ключа в овраге еще имеются маленькие источники воды. Там в пору нашего детства ежегодно сооружался пруд. Мы часто в нем купались, хотя он создавался совсем не для нас, а на случай возможного пожара в деревне. К тому же в середине дня к пруду пригонялось деревенское стадо на водопой и стойло. В стаде довольно мирно уживались коровы, овцы и козы. Коровы очень любили заходить в воду по брюхо. К тому же мокрым хвостом они, как веником, отгоняли от себя надоедливых слепней и оводов.
На этот раз пруд оказался не рукотворным: плотину мастерски возвели бобры – чудные млекопитающие, появившиеся в наших родных местах на безлюдье. Из любопытства я подошел поближе, чтобы лучше разглядеть их сооружения. И впрямь на плотине работали природные мастера-умельцы, настоящие инженеры-трудяги. Резцами передних, острых, как долото после заточки, зубов они свалили поперек ручейка несколько толстых ветловых деревьев. Я усмотрел, что одно дерево стояло в стадии готовности рухнуть: на высоте около полуметра от земли бобры выгрызли по всему периметру дерева большую нишу. В этом месте ствол дерева стал напоминать самую тонкую часть песочных часов. К этому дереву я подошел вплотную и подивился работенке: резцы бобров покрыты, видимо, сверхпрочной эмалью и, возможно, затачиваются во время работы. Созданные человеком топор и пила, похоже, слабее натурального материала. А как десны бобров выдерживают такую нагрузку!?
Поваленные деревья они разрезали на части нужной длины, переплели их более мелкими сучьями и хворостом, все сооружение перемешали с землей и илом. Кое-где из толщи плотины потянулся к жизни зеленый ивняк, пустивший корни внутрь плотины. Это сооружение помогает бобрам иметь постоянный уровень воды в водоеме. Бобры созданы природой больше плавать, чем ходить. Жилище для себя они строят лишь на берегу либо на острове внутри водоема. К нему обязательно проделано несколько каналов-лазов, наполненных водой. В жилище они запасают на зиму ветки с листьями, кору деревьев – ивы, осины, ольхи, березы и др. В своем домике они родят и воспитывают потомство.
Бобры – животные коллективные, но не любят, когда за ними наблюдают. Они сторонятся придирчивых глаз человека. В светлое время суток они не трудятся.