............................................................
Николай кончил писать и положил блокнот на стол.
— Пожалуйста: запись легенды о Змее Горыныче. Это наш дракон. Запись сделана для вас одним из пленных — немцы ничего не разберут: они не знают былин!
Жослен, не глядя, сунул блокнот в портфель.
— Я перешлю это в Москву во всех случаях.
Николай взялся за шляпу.
— Давайте простимся! Я еще похожу по улицам, чтоб не идти прямо от вас. Ну... — Они обнялись и поцеловались три раза. — Вот что скажите Нине: если я не вернусь через год после конца войны, пусть выходит замуж. — Жослен хотел что-то сказать. — Стойте! Пусть выходит, но только прошу об одном: не за кого-нибудь из моих друзей. Слышите, Жослен? Я в гробу перевернусь от этого. Вот мне приснилось, что она вышла замуж за Сергея, это мой друг, и я до сих пор вскакиваю по ночам. Так за совсем, совсем чужого — ладно? Скажете?
— Слушайте, ну к чему это? — проговорил Жослен, мучаясь. — Вы же вернетесь к ней!
— Правильно, я вернусь. Будем так думать. Ho если нет? Вы же мой «смертник», — он вздохнул, — у меня неприятные предчувствия. Я же убил этого Габбе. А вы слышали, что о нем говорил ваш приятель, они его ловили — кто ж он такой? Кто его хозяева? Как они встретят его убийцу?
С минуту они молча смотрели друг на друга, и вдруг Жослен махнул рукой.
— А что тут думать! Во время войны и не то бывает. Главное, возвращайтесь, чтоб я мог бросить былину о Горыныче в печку.
Прошел год. Война была окончена, и вот однажды в ту палату больницы города Гренобль, где лежали раненые бойцы фронта Сопротивления, вошел в сопровождении колонеля[3] толстый румяный мужчина. Он был в штатском, но под халатом на лацкане сиреневого пиджака блестели полоски всех цветов. Они прямо прошли в одну из палат и поздоровались с больным.
— Здравствуйте, господин Семенов, — сказал штатский по-французски.
Худой человек встал, опираясь на постель, и хотел сесть, но рука подломилась, и он упал на бок.
— Что это с ним? — спросил штатский вполголоса у колонеля.
— Я же говорил вам: тяжелая контузия, — ответил так же тихо колонель, — бросил гранату под самый...
— Да, да! Помню! Лежите, лежите, Семенов, — он приблизил глаза к дощечке с фамилией, покачал головой и усмехнулся: — Габбе! Да, но по-настоящему вы советский журналист Николай Семенович Семенов, так ведь?
— Так точно, — ответил больной и снова попытался встать.
— Лежите, я вас прошу! — штатский, не отрываясь, смотрел ему в лицо. — И он же — вот читаю дощечку — Карл Готфрид Габбе. Так? Под этой фамилией вы участвовали в движении Сопротивления.
— Так точно.