Пока Катон пытался подыскать спасающий его лицо ответ, снаружи донесся гул возбужденных голосов. Люди со всей территории хранилища взбегали на вал, обращенный своим внешним скатом к пристани.

— Что за суматоха? — пробормотал Макрон, выйдя вразвалочку из палатки и становясь рядом со своим оптионом.

— Должно быть, — предположил Катон, — что-то приближается со стороны моря.

Пока они гадали, народу на валу прибавилось. И все чаще над общим гулом толпы разносились крики:

— Император! Император!

— Пошли! — гаркнул Макрон и рысцой направился к дальней от них стене.

Катон держался чуть позади. Вскоре они смешались с плотной толпой и после основательной толкотни пробились не только на вал, но и на настил для караульных.

— Дорогу! — кричал Макрон. — Пропустите центуриона.

Толпа, состоявшая по большей части из лагерной обслуги, расступалась перед человеком командного ранга, благодаря чему Макрон с Катоном протиснулись к частоколу, откуда им открылся вид на залитый полуденными лучами солнца пролив. Там, на дистанции в несколько миль, виднелась направлявшаяся к берегу императорская флотилия. Четыре боевые триремы, шедшие по обе стороны от громадного двухмачтового флагмана, казались лодчонками по сравнению с ним. Высокий нос и корму этого корабля украшала искусная резьба, два огромных, свисавших с рей пурпурных паруса были развернуты так, что красовавшиеся на них золотые орлы просто блистали. Однажды в Остии Катон уже видел это судно, поразившее его великолепием и размерами. Огромные весла с изумительной слаженностью поднимались из воды и плавно опускались в море. Позади флагмана тянулись военные корабли, за ними транспортные и, наконец, суда тылового охранения. Флагман приближался к берегу с той величественной грацией, какую движению подобного колосса мог придать только великолепно обученный экипаж. Правда, водоизмещение не позволяло этому гиганту подойти к пристани, и он остановился в четверти мили от берега. Когда корабль бросил кормовой и носовой якоря, триремы, палубы которых были заполнены облаченными в белое преторианцами, продолжили движение к причалу. Они пришвартовались, и императорские гвардейцы, сойдя на берег, выстроились вдоль склона, между пристанью и хранилищем.

— Ты видишь императора? — спросил Макрон. — У тебя глаза помоложе моих.

Катон пробежался взглядом по заполненной придворными палубе флагмана, однако не только не признал в ком-либо императора, но и не приметил образовавшегося где-нибудь кружка его приближенных. Он покачал головой. Между тем легионеры с нетерпением ждали появления Клавдия. Нетерпение нарастало, наконец толпа начала скандировать его имя.

— Клавдий! Клавдий! — гремело над проливом.

Громовые возгласы, разумеется, доносились до флагмана, однако, хотя порой то здесь, то там возникало ошибочное волнение, императора так и не было видно. В конце концов радостное возбуждение сменилось досадой и разочарованием. Когда преторианцы, отойдя к самой дальней от скотобойни стене хранилища, стали разбивать на ночь лагерь, даже самые терпеливые поняли, что ждать Клавдия бесполезно.

— А почему он так и не высадился? — осведомился Макрон.

Для Катона, выросшего при дворе и помнившего, какими церемониями обставляется каждый шаг носителя высшей власти, в этом не было ничего удивительного.

— Высадка императора должна сопровождаться торжественной церемонией, а ее надо подготовить. Думаю, он сойдет на берег завтра.

— А. — Макрон был разочарован. — Значит, сегодня ничего интересного мы не увидим?

— Боюсь, командир, это именно так.

— Ну что ж, тогда вернемся к своим делам. Кстати, и вино еще осталось — не помешает его допить. Ты идешь?

— Нет, командир, спасибо. Мне хотелось бы еще посмотреть.