— Сегодня, значит, оптион, завтра центурион, послезавтра трибун, а потом кто? Император?

— Прошу прощения, командир, — произнес тихо стоявший позади Бестии инструктор. — Этот малый и впрямь оптион.

— Кто? — Бестия ткнул пальцем в Катона. — Этот хилятик?

— Боюсь, что так, командир. Внеочередным назначением он занесен в списки нижних чинов по приказу легата. — Инструктор протянул центуриону покрытую воском табличку.

— Квинт Лициний Катон. Оптион, — прочел Бестия вслух и повернулся к задохлику: — Вот, стало быть, что за письмо ты привез! От своих долбаных покровителей в Риме? Ну так знай, тут они тебе не помогут. Будь ты хоть тысячу раз оптион, но на плацу к тебе будут относиться точно так же, как к остальным. Понял?

— Так точно, командир.

— А на деле, — Бестия доверительно подался вперед, — ты теперь будешь взят на заметку, засранец. Должность тебе досталась не по заслугам, и я лично стану приглядывать, как ты оправдываешь свое назначение.

Он развернулся, привстал на носках и проорал замершим новобранцам.

— Первый урок, бабье. Основа основ: стойка «смирно». Десятники уже расставили вас в четыре шеренги. Запомните, кто где стоит. И всякий раз по команде «строиться» занимайте свои места. Без толкотни и без суеты. Вы — легионеры, а не стадо баранов. Стойка «смирно» для невооруженных солдат выглядит так.

Бестия опустил свою трость, выпятил грудь и застыл, отведя плечи назад, вскинув подбородок и плотно прижав к бедрам руки.

— Все видели? — спросил он после паузы. — А сейчас поглядим, как это выйдет у вас.

Новобранцы принялись неуклюже копировать его позу. Все очень старались, и это понравилось Бестии. Как только десятники заставили самых тупых подобрать животы, он почти довольным тоном продолжил:

— Следующий урок. Взгляд солдата в строю должен быть устремлен лишь вперед. Не вверх, не вниз, не в сторону, вашу мать, а вперед! Что бы ни случилось. Когда я говорю: что бы ни случилось, понимать меня нужно буквально. Ваши глаза должны оставаться недвижными, даже если перед строем пройдется сама Венера в сопровождении целой оравы голозадых девиц. Понятно? Я вас спрашиваю, понятно?

Новобранцы вздрогнули и что-то выкрикнули, но очень невнятно и вразнобой.

— Громче! Не слышу, мухи сонные! А ну-ка еще раз!

— Так точно! — проорали солдаты.

— Уже лучше. — Бестия улыбнулся. — Вы теперь не какой-нибудь сброд, а единое целое, зарубите себе на носу. И делать отныне вы все будете как один: ходить, говорить, даже думать. Сейчас мы отправимся в оружейную. Ну-ка, с левой ноги и все разом — вперед шагом марш! Левой! Правой! Левой! Правой! Ать-два-три! Ать-два-три!

Подчиняясь команде, новобранцы, поджимаемые с флангов десятниками, зашагали по плацу. Все они опять очень старались, хотя мало кому из них удавалось держать четкий строй. Катон, впрочем, мог бы приладиться к общему ритму, но ему сильно мешал преуспеть в том шагающий впереди Пульхр, коротконогий и, как медведь, косолапый. «Мы с ним слишком разные, чтобы двигаться слаженно», — подумал Катон и тут же, словно в подтверждение своей мысли, задел носком сапога лодыжку мрачно сопящего перуджийца.

— Дерьмо! — злобно вскричал тот, сбившись с шага. — Осторожней, ублюдок!

— Молчать! — приказал один из десятников. — Никаких разговоров в строю! Эй, жирный боров, проснись! Иначе я буду гонять тебя до вечерней поверки!