На совещаниях у Гитлера Дёниц замыкался, насколько это было возможно, на своих собственных вопросах, хотя, конечно, возникали случаи, когда ему приходилось вмешиваться в вопросы общей стратегии, касающиеся ВМС.
Начиная с января 1945 г. Гитлер все больше и больше полагался на советы Дёница, поскольку, помимо должности главнокомандующего ВМС, он тогда был назначен так называемым «угольным диктатором», отвечающим за распределение угля для всех военных нужд. В начале апреля все торговое судоходство, до сих пор находившееся под началом рейхскомиссара по морскому транспорту, было отдано Дёницу. Кроме этого, в нескольких случаях он передал в распоряжение Гитлера формирования кригсмарине для ведения войны на суше.
В Нюрнберге обвинение признало, что за период в течение более двух лет Дёниц посещал Гитлера в течение 119 дней. Дёниц утверждал, что до конца января 1945 г. у него было только 57 встреч, все остальное отнесено на счет ежедневного присутствия на совещаниях в последние месяцы войны.
«В финальный период войны, когда Гитлер находился в Берлине, Дёниц посещал совещания в рейхсканцелярии почти каждый день. Это происходило, главным образом, из-за темпов изменений ситуации на фронтах и тесной связи между морскими и сухопутными операциями. Курляндия и Восточная Пруссия (небольшие плацдармы. —
Один из присутствовавших на совещаниях так описывал поведение Дёница: «На совещаниях последних недель он был неизменно полон собственного достоинства, внимателен и целеустремлен. Даже если его мнение отличалось от высказанного Гитлером, он тактично, но твердо и мужественно его отстаивал, устраивая за него драку. Гитлер настолько ему доверял, что временами Дёниц мог открыто критиковать предложения фюрера и его действия…»
Дёниц, скорее всего, считался трезвомыслящим человеком с твердым и благородным характером, обладающим врожденным авторитетом. Благодаря этим качествам он имел влияние на фюрера, тем более примечательное при том, «что это никак не сочеталось со склонностью Гитлера обходиться без советников такого рода», — когда дело доходило до принятия решения, фюрер не принимал ничьих советов.
Перечень наград Дёница также свидетельствует о признании Гитлером его заслуг: 16 сентября 1939 г. он был награжден планкой к Железному кресту 1-го класса за победы его субмарин на Балтике во время Польской кампании, 21 апреля 1940 г. — Рыцарским крестом, 7 апреля 1943 г. — дубовыми листьями к Рыцарскому кресту, и 30 января 1944 г. — золотым партийным значком.
Несомненно, Дёниц всегда защищал свою точку зрения с упорством, авторитетом и компетентностью. Тогда тем более непостижимо то, что он никогда не ставил перед Гитлером для обсуждения вопрос об окончании войны. Наоборот, до самого конца апреля 1945 г. Дёниц рассылал фанатические призывы к войскам и предоставлял свои последние людские резервы.
После тщательного анализа ситуации в ее оценке штабом ВМС от 20 августа 1943 г. дается такое заключение: «В свете наличных сил и потенциалов представляется сомнительным, чтобы Германия в одиночку могла выиграть войну военными методами… С прошлого года с точки зрения общей стратегии Германия стала наковальней вместо того, чтобы быть молотом». Это равносильно тому, чтобы заявить, что военным путем никакое решение не может быть достигнуто. Эта оценка тем не менее далее сглажена ссылкой на оборонительные возможности: «Задача вермахта состоит в том, чтобы защищать Европейский театр военных действий как можно дольше, чтобы руководство смогло навязать врагу нашу политическую волю».
Хотя Дёниц и переправил эту оценку Гитлеру, он, очевидно, так и не обращался к мысли о необходимости покончить с войной. Каковы были мотивы для такого поведения? В Нюрнберге Дёниц защищался аргументом, что это была политическая проблема, а его единственной обязанностью как человека военного было подчиняться приказам. Но это заявление не выдерживает критики, потому что он всегда откровенно и прямо высказывался по любой проблеме, которая представлялась ему важной, и ссылки на безнадежность ситуации вряд ли могли подпадать под категорию «неповиновения». Однако в других случаях Дёниц утверждал, что его поведение было обусловлено вражеским требованием безоговорочной капитуляции. Вот эта мотивировка значительно более убедительная. Перспектива увидеть Германию превращенной в «пастбище для коз», несомненно, как и судьба, ожидающая нацистскую и милитаристскую элиту, не была привлекательной. Тут могли быть и личные причины. Оба сына Дёница погибли на действительной службе; его единственный брат, бизнесмен и морской офицер запаса, погиб во время воздушного налета на Берлин в 1943 г. Разве все эти жертвы были принесены впустую, во имя такого мрачного будущего?
В своих последующих мемуарах Дёниц ссылается на «неожиданные политические события и сходные случаи», которые могли иногда изменять самые безнадежные ситуации. Под «подобными случаями» он имеет в виду свои надежды на оживление подводной войны и прежние количества потопленных судов. Еще в сентябре 1943 г. он направил предложение о строительстве нового типа подлодок с более мощными аккумуляторами при более оптимальной технологии производства, позволяющей развивать увеличенную скорость в подводном положении. Предлагавшееся дополнительное оборудование состояло из шноркеля (устройство для работы дизельных двигателей при движении подлодки на перископной глубине. —
Учитывая, что осенью 1939 г. германский подводный флот состоял всего из 57 подлодок и что Германия вступила в войну только с 23 субмаринами, способными действовать в Атлантике, с чисто морской точки зрения надежды Дёница были, возможно, не столь уж абсурдными. Но они, однако, выдают отсутствие широты кругозора, как признался Дёниц в Нюрнберге. Там он заявил, что каждый держался за свое, и только один Гитлер видел общую перспективу.
Также следует добавить, что Дёниц давно был убежден — возможно, еще до того, как стал главнокомандующим кригсмарине, — что военным путем эту войну вряд ли можно выиграть. Даже после Французской кампании 1930 г. он чувствовал, что война будет затяжной и в лучшем случае закончится всеобщим истощением сил. По его мнению, победа будет зависеть от того, кто дольше продержится. Очевидно, Дёниц не мог озвучить это мнение. Он надеялся на то, что возобновление морской войны с новыми типами подводных лодок заставит британцев «созреть для переговоров».
В своей ссылке на «неожиданные политические события» Дёниц рассчитывал на раскол во вражеском альянсе. Однако всерьез рассчитывать на это он стал только после капитуляции. В оценках штаба кригсмарине от 20 мая и 20 августа 1943 г. делается упор на разногласия во вражеской коалиции, особенно между Великобританией и Соединенными Штатами. Боевой дневник штаба кригсмарине 13 апреля 1945 г. отмечает возможные далекоидущие последствия смерти Рузвельта. Однако как оценки, так и запись в боевом дневнике — это работа начальника штаба управления боевыми операциями адмирала Майзеля и его штаб-офицера капитана Пфайфера. Сам Дёниц в своем приказе 11 апреля 1945 г. предупреждал против такого принятия желаемого за действительное: «Капитуляция наверняка означает оккупацию всей Германии союзниками с соблюдением границ раздела, обсуждавшихся ими в Ялте. Поэтому это также означает и уступку России значительной части Германии к западу от реки Одер. Или все полагают, что на этом этапе англосаксы не будут придерживаться своих соглашений и воспрепятствуют дальнейшему продвижению русских орд в Германию с вооруженными силами и начнут войну с Россией ради нашего блага? Рассуждение типа „Давайте впустим англосаксов в страну, и этим, по крайней мере, не дадим войти русским“ является также ошибочным».
Этот аргумент он использовал просто для того, чтобы бороться с опасностью истощения войной.
В качестве дальнейшего объяснения своего поведения Дёниц приводит данные о количестве солдат, которые в случае капитуляции зимой 1944/45 г. попали бы в руки русских и, вероятно, были обречены на жалкую смерть от голода и холода. Это не выглядит аргументом, добавленным позже ради самооправдания. Дёниц, вероятно, использовал этот аргумент поздней осенью против любой идеи окончания войны; в то время также он говорил об огромных территориях, которые отойдут к России (под советский контроль. СССР получил от Германии не так уж и много — Калининградскую область. Остальное досталось Польше. —
Все эти соображения, несомненно, сыграли какую-то роль в формировании его позиции. Однако решающим фактором было его почти беспредельное доверие Гитлеру. Дёниц никогда не скрывал своего восхищения диктатором. В уже цитировавшемся ранее своем секретном приказе 11 апреля 1945 г. Дёниц утверждает следующее: «Самое позднее в следующем году, а может быть, даже и в этом году Европа признает, что Адольф Гитлер — единственный значительный государственный деятель в Европе», и вновь: «В Гитлере я увидел могучую личность, обладающую необычайным интеллектом и энергией, а также практически универсальными знаниями, из которого как будто излучается энергия, и эта личность обладает замечательной мощью внушения». Поскольку Дёниц, вероятно, никогда не получал от Гитлера такого приказа, «который бы каким-то образом нарушал воинскую этику», он не видел «никаких причин вообще, чтобы порывать с фюрером». Эта ремарка, сделанная в Нюрнберге, не до конца правдива, потому что Гитлер приказал расстреливать людей на воде с тонущих кораблей (торпедированных или пораженных огнем артиллерии) и разорвать Женевскую конвенцию. Дёниц, всегда настаивавший на соблюдении справедливых методов ведения войны, отказался выполнить оба приказа. Кодекс чести, однако, запрещал Дёницу чернить человека, которому так долго служил, даже когда полностью распознал истинный характер Гитлера: «Конечно, сейчас мы все знаем лучше, но не можем отрицать, что тогда следовали за ним. Вот почему я не хотел бы нападать на Гитлера».
В принципе Дёниц был совершенно не политической личностью, признававшей примат политики, для него концепция обязанности солдата подчиняться приказам была абсолютом; соответственно Дёниц не сумел разглядеть различие между преданностью своему долгу и безусловной верностью начальству, между послушанием и патриотизмом, особенно при том, что он считал национал-социализм скорее программой возрождения Германии, а не какой-то партии, а Гитлера — личностью мифической величины.
«Я — твердый сторонник идеи идеологического воспитания. Для чего это надо в принципе? Выполнение своего долга — это нечто само собой разумеющееся для солдата. Но исполнение долга будет не таким, каким оно должно быть, если человек выполняет свою обязанность буквально, послушно и преданно. Вот почему для солдата необходимо исполнять свой долг со всей своей ментальной, всей своей духовной энергией; а для этого необходимы убеждения и идеология. Вот почему нужно обучать солдата единообразно и всесторонне, чтобы он мог быть идеологически адекватен нашей Германии».
Еще несколько фраз, и становится ясно: Дёниц уравнивает идеологию — то есть национал-социалистическую идеологию — с патриотизмом: «Солдат воплощает в себе государство, в котором он живет; он — представитель, выраженный образец своего государства. Поэтому он обязан всем своим весом поддерживать это государство». Поэтому для него понятия «Гитлер», «национал-социализм», «государство» и «Германия» являются одним и тем же понятием. И поэтому он может заявить: «С самого начала весь офицерский корпус должен быть настолько проникнут доктриной [национал-социализма], что обязан ощущать себя несущим совместную ответственность за это национал-социалистическое государство во всей его полноте. Офицер — это представитель государства. Пустая болтовня по поводу того, что офицер должен оставаться вне политики, — сплошная чушь».