— Полицейского? — переспросила Руби.
— Он с ними не очень ладит.
— Мы ведь такого не хотим, а, Брэн? — спросила Руби.
— Зря ты это сказала. Я уж было хотел уступить тебе место у окна.
Они уселись в салоне первого класса. Руби села на свое место возле прохода, оно уж точно было поудобнее, чем место у окна. Она усаживалась и так и этак, размышляя о том, как здорово она устроилась. Мама сказала:
— Значит, они полетели в Париж. Не знала я, что Гудукас настолько преуспевает.
— Просто времена настали хорошие, — ответил папа.
Где-то поблизости открыли шампанское. Стюардесса улыбнулась Руби:
— Что пожелаете?
Peel me a grape.
Настроение у Джулиана на обратном пути было не очень. Он подъехал к дому № 37 по Робин-роуд, нажал кнопку на двери гаража, поставил машину и вошел в кухню. Он руководил развитием сюжета, но некоторые его герои, даже столь незначительные, как Гудукас, выходят из-под контроля. Если бы он не услышал этой фразы: «Смотрите, Кила!», вся работа полетела бы псу под хвост. Он поспешил к выходу, пока его не заметили и не начали задавать вопросы. Он вполне мог представить себе ответы на эти вопросы — полиция, билеты, озабоченное лицо Скотта. Но не был уверен до конца. Он также не был абсолютно уверен в том, что Гудукас не видел его. Он был между дверей, хвост очереди загораживал обзор, он не смотрел в его сторону, к тому же Джулиан сразу же отвернулся и ушел. Но он все равно не был уверен. Возникло еще два повода для беспокойства. Как он может работать в таких условиях?
Джулиан зажег сигарету, выбросил спичку в раковину и попытался успокоиться. Это было не так просто, особенно после того, как он заметил оставленную грязную посуду — две кружки, одна тарелка, три стакана из-под сока. Интересно, кто, по их мнению, должен все это мыть? Он вдохнул дым и снова уставился на посуду.
Новая строчка для стихотворения? Он достал блокнот и записал туда родившуюся мысль, стоя над кухонной раковиной.
Беспечный — оставит,
Лживый — обманет.
Ничто не будет зависеть от нас,
Если мы зависим сами.
Горящее человеческое мясо…
Тут он остановился. Эта строчка не была новой строчкой его стихотворения. Возможно, эта строчка для другого стихотворения, а может, это не стихотворение вообще. Он еще раз затянулся, преступив черту, за которой заканчивалась элегантность и начиналась табакозависимость.