— У меня был приятель, который умер от слишком большой дозы, — произнёс Вега. — Он даже не принимал наркотики всерьёз, баловался, что ли, по-видимому, состав оказался плохим. Это перепугало меня до смерти. С тех пор я сам не притрагивался ни к чему. Я тогда страшно разозлился. Томас был другом, близким другом. Попадись мне тот мерзавец, что продал ему эту отраву, я познакомил бы его со своим пулемётом.

Чавез задумчиво кивнул, насколько это позволял его возраст и знание окружающего мира. Он вспомнил банды своего детства, казавшиеся ему такими жестокими, но теперь это напоминало шалости. Теперь схватки за свою территорию перестали определять, кто правит кварталом. Теперь были схватки за большие деньги, за право торговать наркотиками в определённом районе, и суммы, о которых шла речь, более чем оправдывали убийства. Вот это и превратило место, где он вырос, из района нищеты в зону военных действий. Бывшие соседи Чавеза порой боялись ходить по улицам своего квартала — там сновали люди с наркотиками и револьверами. Пули случайно залетали в окна и убивали сидящих перед телевизорами, а полицейские зачастую опасались заглядывать сюда и приезжали лишь группами, такими многочисленными и так вооружёнными, что они походили на оккупационную армию... и все из-за наркотиков. А те, кто был этому причиной, жили в роскоши и безопасности в полутора тысячах миль отсюда...

Чавез даже не задумывался над тем, как искусно управляли им и его товарищами — даже капитаном Рамиресом. Все они были военнослужащими, постоянно готовыми защитить свою страну от врагов, являлись продуктом системы, забравшей у них молодость и энтузиазм и наградившей взамен целеустремлённостью и чувством гордости за свои успехи, направлявшей их безграничную энергию в определённое русло и требовавшей от них только преданности. Поскольку военнослужащие рядового и сержантского состава приходят в армию главным образом из бедных слоёв общества, они быстро узнают, что их принадлежность к национальным меньшинствам не имеет значения — армия ценит поступки независимо от цвета кожи или акцента. Все они ещё до армии близко познакомились с несчастьями, вызванными наркотиками, и принадлежали теперь к той части общества, где применение наркотиков не допускается, — усилия военных, направленные на то, чтобы очистить свои ряды от наркоманов, были болезненными, но плодотворными.

Те, кто остался в армии, понимали, что для них употребление наркотиков исключено. На них смотрели как на удачников, сумевших вырваться из плена трущоб, добившихся успеха в жизни. Они принадлежали к числу смелых, не боящихся риска, дисциплинированных «выпускников» уличных банд.

А теперь им предлагали принять участие в такой операции, они получали возможность защитить не только свою страну, но и barios, где выросли. Уже завоевавшие видное место в рядах самых требовательных частей армии, прошедшие дополнительную подготовку, позволившую гордиться собой все больше, они не могли отказаться от участия в такой операции, как не могли отречься от мужественности. Среди них не было ни одного, кто хоть раз в жизни не задумывался бы над тем, чтобы прикончить торговца наркотиками. А теперь армия предлагает им нечто несравненно лучшее. Разумеется, они согласны.

— Пусть сбивают этих мерзавцев! — воскликнул радист. — В зад им «Сайдуайндером»! У тебя есть право на смерть, сволочь!

— Да, — кивнул Вега. — Хотелось бы мне взглянуть на это. Черт побери, с каким удовольствием я поохотился бы за их главарями прямо у них дома. Думаешь, мы смогли бы взять их, Динг?

Чавез усмехнулся.

— Шутишь, Джулио? Кто, по-твоему, у них в телохранителях, солдаты? Как-бы не так. Бандиты с автоматами, которые они даже не чистят. И это против нас? Чепуха. Может быть, такая охрана и годится для защиты от тех, кто угрожает им там, но не против нас. Да я подкрадусь поближе, аккуратно прихлопну часовых тихо, без единого звука — из своего «Хеклер и Кох» и дам вам, молокососам, закончить дело.

— Опять эти рассуждения о ниндзя, — шутливо заметил стрелок.

Динг достал из нагрудного кармана рубашки одну из металлических звёзд и лёгким движением кисти послал её в притолоку двери, что находилась в пятнадцати футах.

— Надеюсь, ты шутишь, парень, — засмеялся Чавез.

— Послушай, Динг, когда ты научишь меня этому? — спросил стрелок. Больше никто не говорил об опасности, обсуждали только методы проведения операции.

Его звали Бронко. А настоящее имя было Джефф Уинтерс. Он совсем недавно получил звание капитана ВВС США и как лётчик-истребитель имел код вызова. Его код вызова — Бронко — своим происхождением был обязан давней пирушке в Колорадо — он тогда только закончил академию ВВС и там, празднуя выпуск, ухитрился свалиться с лошади такой смирной, что несчастное животное едва не испустило дух от испуга. Шесть банок пива «Куэрс» содействовали падению, сопровождаемому смехом однокашников. После этого события один из них — он так и не стал настоящим лётчиком, с холодной улыбкой вспомнил Уинтерс — тут же прилепил ему эту кличку. Парень умел ездить на лошадях, сообщил Бронко темноте ночи, но так и не научился летать на истребителях F-15. Нельзя сказать, что миром правит справедливость, но её всё-таки порой кое-где можно встретить.

Уинтерс был молодым мужчиной небольшого роста. Говоря точнее, ему исполнилось двадцать семь лет, и он успел налетать семьсот часов на истребителе фирмы «Макдоннел-Дуглас». Подобно тому как некоторые рождены для бейсбола, автогонок или сцены, Бронко Уинтерс появился на свет с единственной целью — быть лётчиком-истребителем. Зрение у него было таким, что повергло в шок офтальмологов, а по координации он превосходил эквилибриста на трапеции под куполом цирка; кроме того, Бронко обладал гораздо более редким даром, известным в небольшом обществе лётчиков-истребителей как нюх на ситуацию. Уинтерс всегда ощущал, что происходит вокруг. Самолёт был такой же неотъемлемой частью этого молодого человека, как мышцы собственной руки. Он передавал свои желания самолёту, и F-15С немедленно повиновался им.

Сейчас Бронко барражировал в двухстах милях от побережья Флориды, со стороны Мексиканского залива. Сорок минут назад он взлетел с базы ВВС в Эглине, пополнил баки от воздушного танкера КС-135, и в настоящий момент у него было достаточно топлива, чтобы оставаться в воздухе не меньше пяти часов, если экономить горючее, что он и собирался делать. Вдоль бортов самолёта находились топливные ячейки. При обычных условиях там находилось бы до восьми ракет, но для операции, предстоящей сегодняшней ночью, ему требовались только снаряды для 20-миллиметровой вращающейся авиапушки, а эти снаряды всегда хранились на борту самолёта, потому что их вес был необходим для поддержания равновесия.

Бронко описывал гигантские овалы над предписанным ему районом, до предела уменьшив скорость. Его тёмные, ничего не упускающие глаза непрерывно смотрели то в одну, то в другую сторону, разыскивая ходовые огни другого самолёта, но вокруг виднелись одни звезды. Ожидание ничуть не беспокоило его. Откровенно говоря, Бронко испытывал чувство невыразимой, тихой радости от того, что налогоплательщики его страны были настолько глупы, что платили ему свыше тридцати тысяч долларов в год за то, что он с готовностью делал бы бесплатно, а то и сам готов был приплачивать. Ну что ж, сказал он себе, пожалуй, именно это я делаю сегодня.

— Два-шесть «Альфа», говорит восемь-три «Квебек», как слышите? — раздалось по радиосвязи. Бронко нажал кнопку на ручке управления.

— Восемь-три «Квебек», это два-шесть «Альфа». Слышу вас хорошо. — Канал радиосвязи был шифрованным. Только два самолёта пользовались этой ночью для обмена шифрованными донесениями — единственным в своём роде алгоритмом; любой, включивший радиоприёмник на их частоте, услышал бы завывание радиопомех.

— Видим цель на экране, пеленг один-девять-шесть, расстояние два-один-ноль от нас. Двухмоторный. Курс цели ноль-один-восемь. Скорость два-шесть-пять. Конец.