Депутатская деятельность предполагала регулярную работу в округах, выступления на различных форумах, собраниях, встречи с избирателями. Для приема населения округа была открыта общественная приемная, в которой раз в неделю до девяти часов вечера я с помощниками выслушивал жалобы и просьбы тех, кто голосовал за и против моей кандидатуры на выборах. Практически прием продолжался до одиннадцати часов вечера, так как в коридоре, как в поликлинике, сидело много не записанных на прием людей – живая очередь.
Все говорили, что голосовали «за», но на лбу ведь не написано, и я относился к этим признаниям скептически. По результатам встреч мы проверяли информацию, готовили депутатские запросы, просьбы и требования.
Обращения к депутату были самые самые разнообразные и неожиданные. Тут и бездействие милиции, с одной стороны, и жестокость – с другой, и пьянство одного из членов семьи, и нечеловеческие жилищные условия. Часто жаловались на вымогательство взяток чиновниками и на жену (мужа), а также на ненавистные партийные органы, которые блокируют выезд за рубеж, и многое, многое другое. Вот два характерных примера.
Однажды с коллективным письмом ко мне обратились жители дома на Хорошевском шоссе с просьбой выселить каких-то нахальных молодых людей, которые арендовали первый этаж и вели себя вызывающе, шумели, хлопали дверьми, в общем – жизни от них не было.
Я уже запланировал выехать на место, как накануне поездки мне позвонил главный редактор «Московских новостей», одной из самых популярных в то время газет, Егор Яковлев с просьбой помочь его сыну, который впервые в СССР организовал негосударственное независимое издательство. Якобы какая-то шпана пытается его вытеснить из законно арендуемого помещения, стекла бьют и всё такое. Я сравнил два адреса и понял, что речь идет об одном и том же конфликте.
Оказалось, что сын Яковлева Владимир по совету первого советского миллионера Артема Тарасова основал газету «Коммерсантъ», которая арендовала первый этаж жилого дома. Впервые в жилом доме на первом этаже поселились не тихие пенсионеры, а какая-то шумная молодежная организация. Вот и началась война.
С точки зрения тогдашнего законодательства сдавать в аренду помещение в жилом доме под производственную деятельность было нельзя, да и редакция не могла спокойно работать под таким прессингом.
Договорились, что «Коммерсантъ» будет искать для аренды другое, нежилое помещение, и молодежь не будет особенно шуметь, а мои избиратели отнесутся с пониманием к независимой журналистике и обещают потерпеть еще шесть месяцев. Редакция куда-то переехала, и дела у них пошли в гору.
Были и совсем курьезные случаи, например, когда возбужденный молодой мужчина, который пришел на прием без записи и документов, очень просил меня угомонить свою любвеобильную жену. Получив вежливый отказ, он выхватил из-за пазухи маленький туристический топорик, пытаясь на меня наброситься. К счастью, с первого удара он до меня не дотянулся.
Хорошо, что я, во избежание обвинений в получении взяток, вел приемы в присутствии двух свидетелей: штатного помощника и местного волонтера, а потому втроем нам удалось скрутить дебошира и вызвать милицию.
Выяснив его адрес и взяв слово, что он разведется с женой (уходя – уходи) и начнет новую жизнь (тогда все будут живы и здоровы), я попросил милицию отпустить моего расстроенного избирателя, не составлять протокол и не заводить никаких уголовных дел. Так и сделали.
Ельцинские университеты
Попытаемся объективно осмыслить, в каком общественно-политическом состоянии находился политик новой революционной волны Борис Николаевич Ельцин на момент выборов народных депутатов СССР в 1989 году.
С одной стороны, это лишь один из 2250 разношерстных народных депутатов, с другой – могучий, дерзкий политик с удивительной харизмой и большим потенциалом, но при этом обладающий несколькими немаловажными но.
Во-первых, Борис Ельцин – это, прежде всего, коммунист-бунтарь, высокопоставленный партийный функционер, вступивший в конфликт с руководством КПСС по вопросам партийного и хозяйственного строительства. До определенного момента он не представлял себя вне КПСС, после конфликта с Горбачёвым и отставки со всех партийных постов настойчиво обращался в ЦК с просьбой о партийной реабилитации (о борьбе за многопартийность и демократию речь тогда вообще еще не шла). Хотя надо признать, что все мы вышли из того агонизирующего, быстро загнивающего коммунистического прошлого, и большинство были именно в таком полурасхристанном состоянии.
Во-вторых, он – хоть и крещеный, но, по сути, атеист, за плечами – скандальный снос дома Ипатьева в 1977 году, в котором большевики расстреляли царскую семью, – в общем, религию особенно не жаловал. При этом надо честно признаться, что тогда почти все мы еще не знали дороги к храму.
В-третьих, Борис Николаевич был человеком в силу ряда причин не представляющим себе, что такое настоящие рыночные отношения, и не сделавший свой однозначный выбор в их пользу. Ельцин в 1989 году оставался сторонником более справедливого
Вот примерно такой противоречивый, но многообещающий портрет Бориса Ельцина можно было бы нарисовать на начало выборного 1989 года.
Возможно, что именно поэтому в МДГ, первой в советской истории легальной парламентской оппозиции, влиятельное либерально-демократическое крыло (Сахаров, Афанасьев, Попов, Собчак, Старовойтова и др.) не оценило потенциал Ельцина по достоинству и поначалу отнеслось к нему довольно настороженно, как к партийному функционеру.
Члены МДГ не дали ему возможности, как он того заслуживал и хотел, стать единоличным лидером этого мощного объединения более трехсот народных депутатов, которые часто обеспечивали солидарное голосование по некоторым вопросам. Они прямо говорили, что он еще «не дорос». От каждого из них он отставал по какой-то из составляющих оппозиционного лидера, но в совокупности своих качеств был сильнее всех.