Шиллер хотела понять, как такой социальный интеллект отражается в работе мозга и как мозг отслеживает связи между людьми. Они с коллегами придумали «игру во взаимоотношения», в которой добровольцы должны были взаимодействовать с выдуманными персонажами; мозг испытуемых сканировали на аппарате фМРТ. В процессе игры исследователи манипулировали двумя переменными, влиявшими на динамику всех взаимоотношений: власть (вы подчиненный или начальник по отношению к другому человеку?) и близость (в какой степени вы готовы делиться с ним личной информацией?). «Допустим, у вас два лучших друга и один из них получает большую власть, например становится вашим боссом, – объясняет Шиллер. – Это сразу же влияет на близость», – то есть на то, насколько вы ему доверяете.
Она также заметила: когда добровольцы взаимодействовали с персонажами игры, приток крови к левой доле их гиппокампа менялся в зависимости от природы отношений. Шиллер полагает, что гиппокамп следит за параметрами общительности – в данном случае это власть и близость – точно так же, как за параметрами пространства[164]. Это было не первое исследование, выявившее связь между пространственными и социальными когнитивными функциями. В 2004 году исследователи из Техасского университета обнаружили, что студенты, плохо относившиеся к мексиканцам, значительно преувеличивали расстояния от их студенческого городка до городов в Мексике. В полном соответствии с теорией Шиллер студенты как будто использовали географическое расстояние как заменитель социального расстояния[165].
Исследование Шиллер не только указало на пространственную природу социального интеллекта, но и выявило кое-что важное об эмоциональной устойчивости. У самых уверенных в социальном плане добровольцев – с низким уровнем невротического состояния и социальной тревоги – активность гиппокампа наиболее точно отражала их взаимоотношения с выдуманными персонажами. Похоже, Шиллер наткнулась на нейронный отпечаток социальных навыков и, возможно, психологической устойчивости – прямо в самой середине навигационного центра мозга.
Если мозг подходит к решению социальных задач так же, как к решению пространственных, можно предполагать, что эти навыки тесно связаны. Так ли это? Если вы хорошо ориентируетесь в незнакомом городе без GPS, значит ли это, что вы так же хорошо расшифровываете социальную динамику на работе и извлекаете из этого пользу? Интуитивно это кажется верным, но у нас пока нет свидетельств, подтверждающих этот вывод. На социальный интеллект влияет множество факторов помимо тех, которыми занимается гиппокамп. Как бы то ни было, почти не подлежит сомнению, что психическое здоровье в определенной степени зависит от работы этого отдела мозга. Депрессия, шизофрения, посттравматическое стрессовое расстройство (ПТСР) и аутизм – все эти заболевания связывают с нарушением работы гиппокампа. Хронический стресс при этих состояниях, по всей видимости, вызывает его атрофию (хотя возможно, повреждения предшествуют болезни). Это объясняет, почему психическое расстройство может по-разному влиять на когнитивные способности: плохо работающий гиппокамп, подобно больному сердцу, негативно влияет на многие жизненно важные функции.
Влияние психических расстройств на социальные навыки – ослабление способности читать «социальные карты», устанавливать и понимать взаимоотношения – может быть самым серьезным их проявлением. Помимо прочего, депрессия – это болезнь одиночества. Люди с тяжелой депрессией живут отшельниками: из пещеры своего сознания они смотрят, как жизнь проходит мимо. Дафна Меркин в книге «Почти счастлива: жизнь с депрессией» (This Close to Happy: A Reckoning with Depression) описывает свое одиночество, которое «окутало мои кости… повсюду следует за мной, словно тень»[166]. Уильям Стайрон, чья книга «Зримая тьма» (Darkness Visible) стала одним из первых мемуаров о болезни (примечательно, что она была опубликована только в 1990 году), чувствовал «глубокое и мучительное одиночество»[167]. Ужас такого одиночества трудно переоценить – как и то, к чему оно может привести. Это страх потеряться. Для Стайрона наиболее подходящей метафорой его депрессии были три строки из «Божественной комедии» Данте:
Тот, кто терялся в темном лесу, на болоте или в горах, подтвердит, что человека в этой ситуации охватывает животный, лишающий разума страх. Это какое-то первобытное чувство. Для наших предков в эпоху палеолита заблудиться означало почти неминуемую смерть – поэтому неудивительно, что этот страх присутствует и в нас. Это состояние отличается от депрессии, но у них есть ряд общих эмоциональных и психологических последствий: нарушение процесса принятия решений, чувство отчужденности от всего, что нас окружает, убежденность, что мы умрем. Сходен и язык: люди в состоянии депрессии говорят о себе как о брошенных на произвол судьбы, о потерпевших крушение. Потеряться можно как физически, так и психологически, и это не только метафора, но и сравнимые когнитивные состояния. В депрессии не бывает безопасного места; депрессия – это потеря себя.
Иногда ощущение, что ты брошен на произвол судьбы, словно совершает полный оборот, и страдающий человек обнаруживает, что потерян не только в душе, но и в реальном мире. Исследователи из Университета Калгари показали: неврастеникам и людям, страдающим от низкой самооценки, трудно формировать когнитивные карты и представлять пространственные соотношения между ориентирами (то есть вид «с птичьего полета»). Скорее всего, это обусловлено разрушительным воздействием гормонов стресса на нейроны места в их гиппокампе[169]. Другие исследования продемонстрировали, что такие же трудности испытывают пациенты с ПТСР. В этом случае причиной болезни может быть не сопутствующее повреждение, а нарушение восприятия пространства. Не способные воспринять контекст травматической сцены и объединить его в связную память, как мы поступаем с нормальными событиями, они обречены снова и снова переживать неприятную сцену в виде внезапно приходящих воспоминаний[170].
Психологические и когнитивные состояния могут стать причиной странного поведения в пространстве. Специалисты по поиску и спасению людей выявили определенные закономерности блуждания, характерные для разных заболеваний, и уже с их учетом определяют место поиска[171]. Например, они заметили, что люди с деменцией, обычно теряющие ориентацию еще до того, как заблудиться, обычно идут по прямой. По данным спасательных служб Великобритании, пациенты с деменцией составляют вторую по численности категорию среди всех пропавших[172]. Больше только отчаявшихся пациентов с клинической депрессией, которые уходят из дома намеренно.
Почему отчаяние заставляет людей пускаться в путь? Возможно, они потеряли дорогу и уходят, чтобы найти ее. Или пытаются уйти подальше от несчастливого места, где у них все не ладится. А может, они просто решили исчезнуть. Спасатели знают, какие места нужно осматривать в первую очередь: потенциальные самоубийцы направляются к знакомому месту, чтобы взглянуть на него в последний раз – это может быть полянка для пикника, смотровая площадка, любимый лес. Нам становится легче в дорогих сердцу местах, даже если мы видим их последний раз в жизни.
Если психологическое состояние способно разрушить наши взаимоотношения с пространством и местом, то верно и обратное: ограничения окружающей среды могут привести к психическому расстройству. «Существует множество способов разрушить личность, но самый простой и действенный – длительное одиночное заключение», – писала философ Лиза Гюнтер в 2013 году в работе, посвященной этой проблеме[173]. Заключенные в тюрьмах строгого режима, жертвы похищения и другие люди, которых долгое время держат в тесных помещениях, очень страдают от ограничения свободы. Панические атаки, паранойя, повышенная чувствительность к внешним стимулам, навязчивые мысли, искаженное восприятие, галлюцинации, проблемы с мышлением и памятью – все это обычные явления, и нередко они перерастают в полноценный психоз и устойчивые нарушения психики. Когда человек вынужден жить в пространстве величиной с двуспальную кровать, страдают его когнитивные функции, многие из которых, по всей видимости, имеют пространственную организацию. Ущерб наносится не только человеческому достоинству этих людей, но и самой сути их существования.
Помимо всего прочего, одиночное заключение – это лишение социального пространства. «Перед вами и позади вас простирается бесконечный серый океан – пустота и одиночество заполоняют все и грозят уничтожить вас»[174]. Это воспоминания Сары Шурд, которая в 2009 и 2010 годах провела 410 дней в крошечной камере иранской тюрьмы (обратите внимание, как она переосмысляет ограниченность пространства и расширяет ее на бесконечность одиночества, эквивалент ада). Шурд пережила «социальную смерть», как называют это состояние социологи. Она была уверена, что все, кто ее знает, забыли о ней и она превращается совсем в другого человека. Значительная часть нашей личности имеет социальную основу, и поэтому без значимых контактов с другими людьми нам трудно понять, кто мы. Лиза Гюнтер говорит, что человек, помещенный в замкнутое пространство, где он может только ходить взад-вперед, лишается того, что все мы принимаем как данность: «…неограниченного восприятия мира как пространства, общего для всех, и взаимодействия с другими»[175].
В конечном итоге у многих людей, пребывающих в одиночном заключении, жажда человеческих контактов сменяется растерянностью и страхом перед ними. Они теряют способность и желание формировать социальные карты, что затрудняет адаптацию к нормальной жизни после освобождения. В настоящее время в США в одиночном заключении содержатся около 80 000 человек[176], несмотря на то что в 2011 году Специальный докладчик ООН по вопросу о пытках призвал запретить одиночное заключение из-за устойчивых повреждений психики, вызванных этим видом наказания[177].
Если ограничение пространства способно нас уничтожить, то его разумное и творческое использование может стать спасением. Некоторые люди сумели в одиночном заключении сохранить свой разум более или менее неповрежденным, давая волю воображению, которое позволяло выйти за пределы ужасной реальности. Майкл Джуэлл, который отсидел в техасской тюрьме сорок лет за убийство, говорил, что пережил семь лет изоляции, сочиняя сценарии о том, как он гуляет на воле и общается с незнакомыми людьми. Вот что он рассказывал журналу Nautilus:
Я мог представить себя в парке и подойти к человеку, сидящему на скамейке. Я спрашивал, не возражает ли он или она, если я сяду. Потом говорил что-то вроде: «Сегодня отличная погода». Человек отвечал: «Да, конечно…» Мы беседовали, и я смотрел на бегунов, велосипедистов и скейтбордистов, мчавшихся мимо нас. Разговор мог продолжаться полчаса или около того. Когда я открывал глаза и вставал, то чувствовал себя отдохнувшим и даже воодушевленным[178].
Чтобы почувствовать пользу пространственного воображения, не обязательно быть запертым в камере без окон – оно может помочь нам в повседневной жизни. При медитации, полезном методе, позволяющем отбросить лишние мысли, мы в буквальном смысле дистанцируемся от них, представляя, как они уплывают в море или поднимаются в небо. Многие писатели визуализируют ход повествования, прежде чем записать его. Джон Рональд Руэл Толкин составил несколько карт «Средиземья», придуманного им фантастического мира для «Хоббита» и «Властелина колец», и они помогли ему в разработке персонажей и сюжетов – он говорил, что «мудро начал с карты и подогнал историю под нее»[179]. Сочинение и рассказывание историй может быть способом развития собственного нарратива в периоды кризиса или обновления. Социолог Артур Франк в своей книге «Раненый рассказчик» (The Wounded Storyteller) утверждает, что истории «устраняют ущерб, который болезнь нанесла нашему чувству своей цели и своего места в жизни. Истории – это способ нарисовать новые карты и найти новые пункты назначения»[180].
Мы можем эффективно использовать свои когнитивные карты, поддерживая связь с физическим пространством, то есть при любой возможности взаимодействуя с ним. Зачастую мы даже не осознаем этого: понаблюдайте, как кто-нибудь разговаривает по телефону и расхаживает взад-вперед, словно вычерчивает на тротуаре маршрут разговора. Скорее всего, этот человек не помнит своих движений, хотя они служат определенной цели: отобразив проблему в физическом пространстве, мы легче решаем и запоминаем ее. Барбара Терски, специалист по когнитивной психологии из Стэнфордского университета, обнаружила, что люди лучше запоминают описание места со сложной структурой, если сами его нарисуют[181]. Жесты служат не только для передачи мыслей: они также рисуют карту смыслов и идей, когда одних слов недостаточно. Это тоже не должно нас удивлять. Как говорит Терски, «пространство существовало задолго до того, как появился язык»[182].
Чем же занят гиппокамп, когда мы взаимодействуем с окружающим миром или подключаем пространственное воображение? Скорее всего, включается на полную мощность. Активный гиппокамп поддерживает когнитивные способности, и для его тренировки особенно полезны разного рода занятия, связанные с пространством. К таким занятиям не относится навигация по GPS, которая эквивалентна тому, что вас водят за руку, – на самом деле этим управляет совсем другой отдел мозга. И наоборот, навигация на местности, когда вы изучаете свое окружение и представляете свое местоположение относительно пункта назначения – другими словами, строите когнитивную карту, – это прямой путь к когнитивным богатствам. Это особенно полезно для тех, чей гиппокамп поврежден депрессией, ПТСР или другими расстройствами психики. Исследователи из Калгари, выявившие связь между неврозом и пространственным восприятием, полагают, что ориентирование в пространстве способно помочь людям с психическими расстройствами ослабить симптомы болезни, вызвав рост нейронов места в гиппокампе[183]. Даже если не учитывать биологию, пространственная навигация – которая требует сосредоточиться на взаимоотношениях между ориентирами – может стать основой здоровой психики и защитой от одиночества и даже депрессии. Психотерапевты часто советуют пациентам общаться с людьми и выслушивать разные мнения, выходящие за привычные рамки, завязывать новые отношения и не «уходить в себя», что часто сопровождает психические расстройства[184].
Идея о том, что можно проложить дорогу из одиночества, со– гласуется с тем, как понимают это состояние эпидемиологи и работники здравоохранения. В 2009 году исследователи из трех американских университетов составили карту распределения одиноких людей в социальных сетях на основе данных нескольких тысяч жителей штата Массачусетс[185]. Они обнаружили, что одинокие люди склонны собираться вместе, то есть если вы одиноки, то чаще всего вступаете в контакт с теми, кто тоже одинок, и это одна из причин, почему от одиночества так трудно избавиться. В Великобритании местные власти начали выпускать «карты одиночества», чтобы выявить самых одиноких жителей и попытаться помочь им. Следующим шагом должна стать помощь этим людям в выработке пути к повышению общительности, в идеале связав их с соседями, не входящими в близкий социальный круг.