– Нет, извини, Ванюша, – с достоинством сказал Михаил Антонович, – мне он ничего подобного не говорил. Вежливейший и культурнейший человек.
– Скажите, Михаил Антонович, – сказал Жилин, – а что будет написано про меня?
Михаил Антонович растерялся. Жилин отвернулся от приборов и с интересом на него смотрел.
– Я, Ванюша, не собирался… – Михаил Антонович вдруг оживился. – А ведь это мысль, мальчики! Правда, я напишу главу. Это будет заключительная глава. Я ее так и назову: «Мой последний рейс». Нет, «мой» – это как-то нескромно. Просто: «Последний рейс». И там я напишу, как мы сейчас все летим вместе, и Алеша, и Володя, и вы, мальчики. Да, это хорошая идея – «Последний рейс».
И Михаил Антонович снова обратился к мемуарам.
Успешно завершив очередную настройку недублированного фазоциклёра, Жилин пригласил Юру спуститься в машинные недра корабля – к основанию фотореактора. У основания фотореактора оказалось холодно и неуютно. Жилин неторопливо принялся за свой каждодневный «чек-ап»[6]. Юра медленно шел за ним, засунув руки глубоко в карманы, стараясь не касаться покрытых инеем поверхностей.
– Здорово это все-таки, – сказал он с завистью.
– Что именно? – спросил Жилин.
Он со звоном откидывал и снова захлопывал какие-то крышки, отодвигал полупрозрачные заслонки, за которыми каббалистически мерцала путаница печатных схем, включал маленькие экраны, на которых тотчас возникали яркие точки импульсов, прыгающие по координатной сетке, запускал крепкие ловкие пальцы во что-то невообразимо сложное, многоцветное, вспыхивающее, и делал он все это небрежно, легко, не задумываясь и до того ладно и вкусно, что Юре захотелось сейчас же сменить специальность и вот так же непринужденно повелевать поражающим воображение гигантским организмом фотонного чуда.
– У меня слюнки текут, – сказал Юра.
Жилин засмеялся.
– Правда, – сказал Юра. – Не знаю, для вас это все, конечно, привычно и буднично, может быть, даже надоело, но это все равно здорово. Я люблю, когда большой и сложный механизм – и рядом один человек… повелитель. Это здорово, когда человек – повелитель.
Жилин чем-то щелкнул, и на шершавой серой стене радугой загорелись сразу шесть экранов.
– Человек уже давно такой повелитель, – сказал он, внимательно разглядывая экраны.
– Вы, наверное, гордитесь, что вы такой…
Жилин выключил экраны.
– Пожалуй, – сказал он. – Радуюсь, горжусь и прочее. – Он двинулся дальше вдоль заиндевевших пультов. – Я, Юрочка, уже десять лет хожу в повелителях, – сказал он с какой-то странной интонацией.
– И вам… – Юра хотел сказать «надоело», но промолчал.
Жилин задумчиво отвинчивал тяжелую крышку.
– Главное! – сказал он вдруг. – Во всякой жизни, как и во всяком деле, главное – это определить главное. – Он посмотрел на Юру. – Не будем сегодня говорить об этом, а?