– Михаил Антонович, – сказал Юра застенчиво.

– Значит, опять овсяная каша, – величественно сказал Юрковский и прошел к себе в каюту.

Юра проводил его восхищенным взглядом. Юрковский поражал его воображение.

– А? – сказал Жилин. – Громовержец! Зевес! А? Ступай мыться.

– Нет, – сказал Юра. – Сначала вы, Ваня.

– Тогда пойдем вместе. Что ты здесь будешь один торчать? Как-нибудь втиснемся.

После душа они оделись и явились в кают-компанию. Все уже сидели за столом, и Михаил Антонович раскладывал по тарелкам овсяную кашу. Увидев Юру, Быков посмотрел на часы и потом снова на Юру. Он делал так каждое утро. Сегодня замечания не последовало.

– Садитесь, – сказал Быков.

Юра сел на свое место – рядом с Жилиным и напротив капитана, – и Михаил Антонович, ласково на него поглядывая, положил ему каши. Юрковский ел кашу с видимым отвращением и читал какой-то толстый переплетенный машинописный отчет, положив его перед собой на корзинку с хлебом.

– Иван, – сказал Быков, – недублированный фазоциклёр теряет настройку. Займись.

– Я, Алексей Петрович, займусь им, – сказал Иван. – Последние рейсы я только им и занимаюсь. Надо либо менять схему, либо ставить дублер.

– Схему менять надо, Алешенька, – сказал Михаил Антонович. – Устарело это все – и фазоциклёры, и вертикальная развертка, и телетакторы… Вот я помню, мы ходили к Урану на «Хиусе-8»… в две тысячи первом…

– Не в две тысячи первом, а в девяносто девятом, – сказал Юрковский, не отрываясь от отчета. – Мемуарщик…

– А по-моему… – сказал Михаил Антонович и задумался.

– Не слушай ты его, Михаил, – сказал Быков. – Какое кому дело, когда это было? Главное – кто ходил. На чем ходил. Как ходил.

Юра тихонько поерзал на стуле. Начинался традиционный утренний разговор. Бойцы вспоминали минувшие дни. Михаил Антонович, собираясь в отставку, писал мемуары.

– То есть как это? – сказал Юрковский, поднимая глаза от рукописи. – А приоритет?

– Какой еще приоритет? – сказал Быков.

– Мой приоритет.

– Зачем это тебе понадобился приоритет?