Все превратилось в кошмарную одновременность.

Его придавило единство Аспекта, пронизанное дырами Уэбба и Кинга, протолкнутое сквозь глубинный привод Крэмптона. Каждая частица во Вселенной знала о другой, пусть даже та находилась на другом конце Пустоты. Все превратилось в застывший во времени янтарь, без «когда» и «когда-то», без начала и конца. И там было некое Место – Плоскость, бескрайняя платформа, на которой он был меньше насекомого, меньше бактерии, меньше самого себя. Пространство Истины, над которым царили чудовища, хранившие величайшую из тайн.

Миртон закричал.

Точно так же он кричал, когда родился, и то был предвестник его последнего крика. Он оторвал руки от консоли, которая существовала и не существовала одновременно, и встал, держась за голову. «Ленточка» исчезла… а потом вернулась снова.

Прежде такого никогда не случалось. Никогда прежде ему не удавалось выбраться… оттуда, из путаницы хаоса и Плоскости. Где он находился, Напасть его дери?

Прыгун был покрыт льдом.

Иней, о котором говорила Вайз, был повсюду. Он окутывал навигационную консоль и пол, оседал на неостекле, лежал на погруженных в стазис Хакль и Месье словно серебристая пыль. Грюнвальд недоверчиво до него дотронулся, чувствуя пронизывающий кончики пальцев холод.

«Это лед Пустоты, – подумал он. – Холод небытия.

Где я?»

Он неуверенно сделал шаг, затем другой. Под подошвами хрустело – от давления трескались мелкие кусочки льда. На секунду посмотрев в неостекло, он быстро отвел взгляд. Там было небытие… столь глубокая пустота и чернота, что он боялся, как бы они не выжгли ему глаза.

– Арсид, – сказал он, но сидевшая в боевой рубке Машина не ответила. Грюнвальд вздрогнул: его голос разнесся по СН странным эхом, и Миртон вдруг понял, что не слышит корабля. Механизмы прыгуна должны издавать какие-то звуки, шорохи, шумы… «Ленточка» должна…

Нет. Не «Ленточка».

Это была «Черная лента». Корабль-призрак. Прыгун, который вернулся домой – в Глубину. Там было его место – если это вообще место.

С каждой секундой он видел все больше. Он ощущал странную твердость и вместе с тем неопределенность поверхности под ногами. Под полом что-то вздрагивало, словно прыгун стал лишь маскирующей истину декорацией. «Если я останусь тут дольше… если постараюсь, то узнаю правду, – вдруг понял он. – Правду за пределами льда».

– Миртон…

Голос походил на шепот холодного ветра – знакомый и одновременно чужой. Грюнвальд обернулся, не в силах понять, откуда тот доносится.