— Что ж… — Соня снова обводит нас всех взглядом. Глаза ее задерживаются сперва на Элис, а потом на мне. — Возможно, у меня будет какое-нибудь сообщение для вас.

Мы с Элис встречаемся глазами во тьме. На миг я читаю в ее взгляде холодную ярость, но потом думаю, что мне показалось. Эта запретная вылазка и диковинный дом — дом, который, должно быть, нарочно обставили так странно, чтобы создать вокруг Сони подходящую атмосферу, — просто-напросто ослабили ощущение реальности. Я делаю глубокий вдох.

— Давайте возьмемся за руки.

Соня протягивает обе руки в стороны. Все следуют ее примеру, и вот уже лишь мне остается взять Соню за руку — и круг будет готов. Когда я наконец протягиваю руку, следя затем, чтобы не задрался рукав на запястье, в мою ладонь ложится Сонина — прохладная и сухая.

— Прошу всех соблюдать тишину. Я никогда не знаю заранее, что именно увижу или услышу. Я работаю по воле и согласию духов, а иногда они не желают присоединиться ко мне. Вы все должны молчать, пока не получите иных указаний.

Глаза ее на миг вспыхивают, и она закрывает их.

Я гляжу на лица вокруг стола, в полумраке все они словно бы искажены, затуманены. Я вижу девочек, которых так хорошо знаю, но ни одна не похожа на себя обычную, как выглядит на залитой солнцем улице. Они смотрят на Соню и одна за другой закрывают глаза. Наконец закрываю глаза и я.

Комната так плотно закупорена, отделена от мира, что я не слышу ни звука — ни цоканья конских копыт, ни голосов с улицы внизу, ни даже тиканья часов в этом же доме. Только свистящий шелест дыхания Сони. Я вслушиваюсь в этот ритм — вдох, выдох, вдох, выдох, пока сама уже не уверена, ее ли дыхание или мое собственное отмечает бег секунд и минут.

— Ой! — раздается вдруг возглас из кресла рядом со мной, и я, подпрыгнув от неожиданности, открываю глаза и смотрю на Соню. Ее глаза уже тоже открыты, хотя кажется, будто она где-то далеко-далеко отсюда. — Здесь кто-то есть. Гость. — Она смотрит на меня. — Он пришел к вам.

Элис оглядывается по сторонам и морщит нос. Я же ощущаю запах на миг позже. Табачный дым. Даже не сам дым, а скорее слабое воспоминание о нем — но воспоминание, мгновенно откликающееся в моей душе, что бы там ни твердил разум.

— Он хочет сказать вам, что все будет хорошо. — Соня на миг прикрывает глаза, словно пытаясь увидеть нечто, чего не может увидеть с открытыми. — Хочет, чтобы вы знали, что… — Но тут она останавливается. Останавливается и удивленно расширившимися от изумления глазами смотрит сперва на меня, потом на Элис, а потом снова на меня. Голос ее делается тише, она бормочет, словно сообщая по секрету: — Тсс… Они знают, что вы здесь!

Она качает головой, бормоча словно бы про себя или обращаясь к кому-то, кто стоит совсем близко, хотя совершенно ясно, что это она не нам:

— О, нет… Нет-нет-нет. Уходите. Уходите же. — Так уговаривают непослушного ребенка. — Уходите. Это не я. Я вас не призывала. Я не та. — До сих пор ее голос звучал спокойно, но теперь он ломается, и видно, что это спокойствие было притворным. — Нет, не выходит. Они не послушаются. Они явились за… — Она поворачивается ко мне и снова переходит на шепот, как будто боится, что кто-то может подслушать. — Они пришли за вами… и вашей сестрой.

Ясновидящая говорит совершенно отчетливо, а ее устремленные ко мне глаза так ясны и разумны, что невозможно и заподозрить, будто она не в своем уме. Хотя, если судить по тому, что она говорит, такое объяснение напрашивается само собой.

В комнате воцаряется тишина. Не знаю, долго ли мы сидим в удивленном молчании, пока Соня наконец не начинает моргать и оглядываться по сторонам с таким видом, словно только что поняла, где находится. Увидев меня, она выпрямляется и пронзает меня пристальным взором, исполненным страха и укоризны.

— Вам не следовало сюда приходить.

Я не понимаю.

— Что… Что вы имеете в виду?

Она смотрит мне в глаза, и даже в мерцающем свете свечей я вижу, что глаза у нее голубые, как я и думала. Не насыщенная морская синева глаз Джеймса, но яркая и ломкая голубизна самой глубины застывшего озера зимой.

— Вы знаете, — тихо произносит она. — Должны знать.