— Извлекли что-нибудь из этого урока истории, Шарлотта?

— Подтвердилось одно имя… и, пожалуй, появился повод снова поговорить с графом Маласпино… хотя не понимаю… Было бы полезно, если бы ты смог…

Она засомневалась, стоит ли вовлекать его дальше, боясь за него. Боясь и за себя. Она уже получила достаточно предупреждений не вмешиваться. Однако бывшее в её характере упрямство заставляло сопротивляться попыткам сохранить эту историю — какова бы она ни была — в тайне, запрятать подальше эту немую женщину и не дать ей беспокоить туристов, самодовольных богачей, счастливых-супругов-с-милыми-детками. «Это у меня от моего сурового папочки-солдата», — думала Шарлотта. Обычно она ограничивала своё упрямство сферой работы, не отступая, пока не завершит реставрацию произведения, сделав всё, что в её силах, не считаясь со временем и экономическими ограничениями. «Прокопио, — подумалось ей, — был прав, назвав меня неизлечимым реставратором».

— Договаривайте, Шарлотта! У вас такой таинственный вид!

— Не смог бы ты попросить своего дедушку написать имена всех, кого он помнит из людей, входивших в группу вместе с Энрико Бальдуччи и Теодоро Мадзини? Если сам не вспомнит, может, друзья подскажут. А я пойду в университет и поищу, не сохранились ли сведения о тех, кто жил в Сан-Рокко в то время, когда его уничтожили.

— Вы хотите, чтобы я поспрошал по кафе, хотите посмотреть, что мне удастся узнать о тех, кто дожил до нашего времени? Старики скорее разговорятся со мной, чем с вами. По крайней мере, старые коммунисты. Из-за моего деда.

— Узнаешь? Но… будь осторожнее. Не спрашивай ни о чем таком, что… может навлечь на тебя… или на Прокопио беду… ещё большую беду.