— Маласпино? Он был здесь?
Врач покачал головой:
— Не был, мы говорили по телефону. — Он понизил голос: высокое положение последнего посетителя побуждало к доверительности. — И хотя он не желает огласки, уверен, он бы не стал возражать против того, чтобы я рассказал кому-то вроде вас: это благодаря его влиянию её перевели сюда. Вы, может, не представляете, но многие из наших прошлых настоятелей были родственники графа.
— Вот как! Мне казалось, Санта-Катерина — не совсем обычное место для такой больной.
Посетитель откровенно улыбнулся, а сам подумал: «Вот болван! Из всех мест выбрать это! Он бы не смог более явно продемонстрировать, что имеет отношение к этой женщине!» Больница Святой Екатерины, расписанная великолепными фресками, была построена в пятнадцатом веке как приют для брошенных урбинских детей, но постепенно изменила свою направленность, так что теперь здесь обслуживали только самые влиятельные семейства (о чем прекрасно знал всякий в городе). Все настоятели приюта, а потом больницы были из членов братства — до недавнего времени, когда после продолжавшегося несколько веков противоборства между религиозными и светскими властями правительство Урбино отвоевало право избирать настоятелей из людей, не входивших в этот замкнутый круг. Однако в том, что касалось пациентов, роскошные, украшенные фресками комнаты Санта-Катерины оставались главным образом жилищем богачей, и единственным неудобством для них были вероотступники туристы, которые время от времени, бродя по больнице в поисках знаменитых фресок, заглядывали в отдельные палаты и сталкивались с бывшим наркоманом аристократического происхождения, богачом алкоголиком или анемичной дочерью влиятельного местного банкира.
— Да, граф проявляет подлинный интерес к этой бедной немой, — сказал врач, шагая с посетителем по длинному коридору со сводчатым потолком, расписанным фресками цвета полночной сини с облаками, звёздами и разными суровыми святыми, держащими в руках свитки с душеспасительными изречениями. — Похоже, она захватила воображение всего Урбино. Если бы только она понимала…
Спутник доктора сухо кивнул. Всякий, кто в этот момент увидел бы его, решил, что его больше интересует ряд светящихся фресок на стенах коридора.
— Вижу, вы начали реставрацию паломнического цикла, — сказал он.
Панели пятнадцатого века изображали паломников и обитателей приюта и дары, принимаемые от имени последних невероятно жирным настоятелем Санта-Катерины. Здесь богатым всегда убедительно напоминали, сколь много они зависят от бедняков. На этих фресках не было неприятных напоминаний о бедняках, которым было нечего предложить, кроме своего голода. «Никаких царей, неподобающе припадающих к стопам скромных плотников, — подумал про себя посетитель. — Никаких рыбарей-пророков».
Врач остановился и бросил мрачный взгляд на глубокую, до штукатурки, царапину на фреске.
— Вы видите? Санитары! Постоянно задевают за стены каталками… Подозреваю, что подобное окружение кажется им неподходящим для современной больницы. Или они просто не замечают подобной красоты. Но разве плохо, если она приносит больным и страждущим моральную и материальную помощь? — Он предложил именитому гостю полюбоваться фреской, на которой была во всех деталях запечатлена ампутация руки.
— В самом деле.
Гость едва заметно улыбнулся, глядя на необычайно реалистичное изображение крови, хлещущей из открытой раны в большой медный таз, и собаку, ждущую под ним, в надежде поймать её брызги.
— Окружение подобных шедевров должно ободрять, как думаете? — спросил врач. — Не то что скучные горные пейзажи.
Заметив, что дверь, к которой они подходили, открыта, гость поинтересовался:
— У вас принято оставлять дверь таких пациентов незапертой?
— Когда вы увидите, в каком положении больная, думаю, вы согласитесь, что нет смысла запирать её. Она в ступоре, состоянии, которое мы могли бы предупредить, если бы полиция менее решительно добивалась от неё показаний…
— Они полагают, что она
— Я ещё не установил, какой, истерический или органический, характер имеет её немота, но пытаюсь. Полиция, похоже, не понимает, что силой тут ничего не добьёшься. Только взгляните, — он показал жестом на неподвижное тело, распростёртое на койке, — к чему уже привело насилие.
— А не могло ли такое…