— Присутствие мертвых. Энни говорила, что видит их и слышит и что они не желают никому зла, что они просто не ушли в иной мир.
— Фу. Давайте лучше примемся за десерт. Я приготовила кисель из ревеня.
Сигне вскочила.
— Все это глупости, но в одном вы правы: Энни будет рада гостям.
Погруженный в свои мысли, Матс не ответил.
Эмели была в ужасе. Она никогда раньше не видела моря. Никогда не была в лодке, если эту дырявую посудину можно было назвать лодкой.
Она крепко вцепилась в перила. Казалось, волны швыряют ее из стороны в сторону вместе с лодкой. Она утратила контроль над своим телом. Поискала глазами глаза Карла, но он, стиснув зубы, вглядывался в то, что ждало их на горизонте. Слова продолжали звучать у нее в ушах. Может, это и болтовня старухи, но она крепко засела у нее в голове. Старуха спросила, куда они едут, в гавани Фьельбаки, когда они грузили вещи в лодку.
— Грошер, — ответила она весело. — Мой муж — новый смотритель маяка.
Но старуху это не впечатлило. Она только фыркнула и с неприятным смешком добавила:
— Грошер? В этих местах его Грошером никто не называет…
— Вот как?
У Эмели появилось чувство, что не стоит дальше расспрашивать, но она не смогла справиться с любопытством:
— И как же его называют тогда?
Старуха сначала не ответила, а потом, понизив голос, произнесла:
— Здесь он зовется Гастхольмен.
— Гастхольмен? — Нервный смех Эмели унесли волны. — Какое странное название. Почему?
У старушки заблестели глаза.
— Потому что у нас говорят, что души умерших на нем никогда не покидают остров.
Она развернулась и ушла, оставив Эмели стоять посреди мешков и коробок. В одно мгновенье радость сменилась отчаянием, и в горле встал комок. Казалось, смерть наступит в любую секунду. Море было таким огромным, таким свирепым. Оно, казалось, всасывало ее в себя. Эмели не умела плавать, и если лодка перевернется на волнах, она сразу утонет, как бы Карл ни утверждал обратное. Вцепившись еще сильнее в перила, Эмели уставилась взглядом в пол, или в палубу, как ее называл муж.