- Всё закончилось, Гарри. И начинается, - Гермиона разом становится серьёзной. Она тоже помнит. - Теперь только хорошее.
Миона - упорная девушка. Сказала - и будет добиваться этого хорошего.
Состав трогается, убегает платформа девять и три четверти.
И конечно же:
- Печенье? Шоколадные лягушки? - это тележка возникла в дверях купе и пестрит там яркими бумажками.
- Гарри, будешь что-нибудь?
Мотаю головой, хотя отчаянно хочется спросить - а виски есть? Я даже чувствую его во рту, тяжёлый сивушный дрянной вкус, который въелся в нас за время одержимой беготни за крестражами. Нам было безразлично качество, мы пили, чтобы согреться. Это вкус наших тогдашних путешествий. Но теперь мы едем в Хогвартс. Теперь только хорошее, я помню, Миона. Шоколадные лягушки, да.
Гермиона выполняет обещания. Пальцы и губы испачканы шоколадом, стопка вкладышей на столике растёт, а с верхнего, как нарочно, брезгливо смотрит оправданный и награждённый Снейп. Его, наверное, поймали в кадр сразу после вручения ордена Мерлина - сомневаюсь, чтобы этот мизантроп добровольно согласился позировать на вкладыш для шоколадных лягушек. Снейп противоречит разноцветным взрывам праздничных шутих за спиной, он словно говорит - я не имею к этому балагану никакого отношения. Орден на чёрной мантии говорит об обратном, но с лицом Снейпа не поспоришь.
Впрочем, оглушительная и навязчивая радость поредевшего послевоенного магического общества никак не затронула и меня. Сыграв с Волдемортом в детскую игру «Отбери палочку» и перенаправив зелёный поток Авады аккурат в солнечное сплетение Тёмного Лорда, я успел увидеть, как оседает на землю уродливое тело, и впал в беспамятство. Глубокое, качественное беспамятство - финальные стычки с Пожирателями обошлись без участия героя, как, впрочем, и последовавшие за ними празднества и ликования. Уж не знаю, огорчил ли последний факт министра Шеклболта и его команду... Возможно. Орден Мерлина они на меня заказали, а мантия, к которой его надо было прицепить, пылилась в больничном хранилище. Туда, знаете ли, посторонних не пускают. Хотя я бы не удивился, если бы министр воспользовался своим чином и удачным отсутствием в этой мантии непосредственно героя. Потому что магический мир не особо знал, что же ему теперь делать с Гарри Поттером. И Поттер не знал, что ему делать с собой. Мир прятался от Поттера, Поттер прятался от мира, и мы оба прикидывались, что этим недовольны.
Я валялся в Мунго два месяца, изредка и ненадолго приходя в себя, и мучился в эти моменты незнанием - а исполнено ли условие пророчества. И только в четвёртый раз вынырнув из блаженного бездумья, догадался просто спросить.
А поскольку именно в этот, четвёртый, раз, я обнаружил сидящего у моей постели Снейпа, то у него и спросил. Правда, первым вопросом было:
- Вы что - живы?!
Потому что я своими глазами видел, как ручная тварюшка Волдеморта перегрызла Снейпу горло, своими руками запечатывал фиал с воспоминаниями, и даже, кажется, вступил тогда в растёкшуюся по полу тёмную кровь, испачкав ботинок.
- А вы? - спросил Снейп недовольно.
Понятно, по-прежнему не расположен отвечать на глупые вопросы. Тогда я решил найти ответ сам, протянул руку и цапнул острое худое колено, обтянутое чёрными брюками. Колено вздрогнуло и отодвинулось.
- Поттер, у вас... вам... это зачем? - изумлённо произнёс Снейп.
- Проверка, - прошептал я. - Вдруг я брежу, а вы - покойник...
Зельевар искривил тонкие губы, крылья носа поднялись - такую великолепную в своей брезгливости гримасу умеет делать только он, я потом специально наблюдал - и холодно обронил:
- Вы, Поттер, бредите. Как, впрочем, и всегда. И тот факт, что я жив, вряд ли может этому помешать.
- Но как?!