— Ну, что касается инстанций... Ведь он только из трусости Логвинова подставил.
— Он товарищей предал, — повысил голос Левко, — Логвинова, Карзаняна, да и нас с тобой в придачу. Мы все как-нибудь переживем, а что люди скажут? — «Опять милиции все можно?» — вот что скажут. Эх, вы, перестройщики! Да мы просто права не имеем подлецам и разгильдяям потворствовать. Сколько бед из-за них! Это же не гуманность, а чистой воды попустительство. Выходит, раз демократизацию развиваем, значит, все можно: и делу навредить, и товарищей под тюрьму подвести? Далеко мы так зайдем.
— Не в попустительстве дело, и демократия тут ни при чем. Ты не хуже меня это понимаешь. О человеческой судьбе речь идет. Вот и надо решать не только по долгу, но и по совести. — Смолянинов хмуро перелистывал лежащие перед ним материалы. — Мне тоже, знаешь... Как подумаю, так сам бы его...
— Не шуми, не шуми. С тобой тоже придется разбираться. Как ты подчиненных воспитываешь? — слегка хлопнул ладонью по столу Левко. — Мы к этому еще вернемся. Что у нас нового по делу Ревзина? И, пожалуйста, поподробнее. Откровенно говоря, эта история с книгами, убийством и кражами зашла слишком далеко.
— Не было убийства, Сергей Харитонович, — с заметным удовольствием от того, что генерал сменил тему разговора, произнес Смолянинов.
— Так ли? — усмехнулся Левко. — Как камень с души.
— Точно. Прокуратура вынесла постановление о прекращении уголовного дела за отсутствием состава преступления.
— Рассказывай.
Смолянинов не мог уподобиться Киму, ворвавшемуся в кабинет своего начальника с новостью. Полковник преподнес ее по возможности спокойно, словно дело состояло в потерявшемся и благополучно найденном кошельке.
...Сегодня утром, когда уборщица еще гремела ведрами в коридоре, дверь кабинета Смолянинова широко распахнулась и на пороге появился сияющий Логвинов. Даже забыв поздороваться, чего с ним никогда не случалось, он почти выкрикнул:
— Не было убийства, не было, Дмитрий Григорьевич! Казаченко все рассказал. Вот, — Ким положил на стол протокол допроса заведующего реставрационной мастерской. — Накануне, в субботу, Игоря Владимировича Казаченко задержали сотрудники отдела БХСС при получении денег за иконы, похищенные из действующей церкви, в соседней области. Оказывается, они давно эту мастерскую держат на примете. Возбуждено уголовное дело. Кроме того, при ревизии выявлены копии фиктивных документов, по которым мастерская отчитывалась за якобы проделанную работу. Таким образом, реставраторы получали деньги за фактически не исполненные заказы музея. Полностью вину Казаченко на себя не берет. Он назвал соучастников, через которых получал и продавал краденое, — реставраторов Владислава Галкина и Вячеслава Докучаева, а также некоего Александра Феоктистовича Поталова, который, по его словам, поставлял клиентуру не только из Московской, но и из других областей. Я знаю всех троих, познакомились во время вечеринки у дяди Леши, простите, у гражданина Коптева.
— Постой, — Ким! Ты так увлеченно рассказываешь, словно у тебя других проблем нет. Ты что, притворяешься, или тебя в самом деле не интересует, чем закончилось служебное расследование?
— Меня в кадры уже вызывали, — сразу сник Логвинов.
— Ну, и что ты думаешь по этому поводу?
— Я не хотел бы на эту тему, Дмитрий Григорьевич. Противно.
— Всякое бывает, Ким. Жизнь еще и не такое закручивает.
— Да я не о себе. Тут-то я был спокоен. Но еще когда прочитал, будто Ревзин именно мне книгу передал, понял, что это кто-то из управления состряпал. Но на Вадима подумать не мог. А вы?
— Я-то? Я, наверное, идеалист. Вы как-то легче называете вещи своими именами. Смелее вы, что ли, во взаимоотношениях, не так близко все принимаете к сердцу. Мне трудно тебе это объяснить. Спасать друзья меня спасали, но ни разу никто не предал. Может быть, поэтому я до сих пор не могу заставить себя поверить, что Сычев оказался способен на такое. Умом понимаю, а душой — никак. Ну, я понимаю, забыл, замотался, ошибся, не придал значения — распущенность и безответственность, одним словом. Но, уж если так серьезно все повернулось, приди, расскажи по-честному. Не расстреляют же, поймут. На что он рассчитывал, когда этот поклеп сочинял?
— Наверное, думал, что, как и при прежнем руководстве, особо не будут разбираться, кто прав, кто виноват. Было бы указание выполнено, а чья голова с плеч слетит, не так уж и важно. Особенно, когда о чужой голове речь идет. — Ким замолчал.
— У Левко с Крымовым такие вещи не пройдут. Они, слава богу, понимают, что пока в работе милиции действительно не восторжествует закон и справедливость, абсолютная правда и гласность — преступность непобедима. Многие еще не верят, что милиция оздоровляется. Уж на что Ревзин был потрясен похищением, и то лишь на третий день решился к нам обратиться. — Смолянинов остановился напротив Кима и без всякого перехода спросил: