Генерал сказал:

— Разреши их забрать. Они же ни в чем не виноваты. Сейчас ведь кровью истекут!

— Тебе их жалко? — ответил я — Ну ладно. Давай так. Я позволю их забрать, но вместо них ляжешь ты. Согласен? Чего молчишь? Куда девалось твое сострадание? А?

— Ладно, я им помогу. Бескорыстно.

Я подошел к окну. Как сейчас помню — двое лежали на асфальте почти рядом, а вокруг расплывалось темное пятно, становившееся все больше и больше, и блестевшее в свете Луны. Я прицелился в голову тому, что был слева и выстрелил. Одиночным. Пуля ушла выше. Со второй попытки его лысая голова треснула, словно арбуз, уроненный на бетон, брызнув в разные стороны своим содержимым. По другому я дал очередь. Бронежилет ему не помог — пуля попала в спину, ниже края жилета, прошла насквозь и вышла из головы, захватив с собой верхнюю часть черепа вместе с фуражкой, которая отлетела метра на два и осталась стоять, как тарелка с кашей. Веселенький этот натюрмортик до сих пор стоит у меня перед глазами. Я снова и снова вижу, как в замедленной съемке — вот я стреляю, затвор отходит назад, пороховые газы выталкивают пулю, и она уходит к лежащему, чтобы разбить ему голову.

Вон они двое, стоят в углу. За своим командиром. Мне даже интересно, как они стоят, ведь ноги-то перебиты? Однажды я даже спросил у них. Не ответили, конечно.

Мне их не жаль, и совесть меня не мучает. Разве только они и есть совесть? Но все они заслуживали смерти. «Дедушки» — за то, что обращались с «духами» как с животными. «Духи» — за то, что терпели. Я тоже заслуживал. Заслуживал, но только до той поры, пока мое терпение не лопнуло. Мы как раз вернулись с постов, пять человек, не считая разводящего, который и скомандовал: «Оружие к разрядке!». Все, кроме меня, отстегнули магазины. Я еще на посту передернул затвор, а теперь опустил предохранитель. Стоял я крайним. Оставалось только повернуться и нажать на спуск. Что я и сделал. По-моему, они не успели даже удивиться, а уж испугаться тем более, как уже были мертвы. Разводящего я оставил напоследок. На десерт. Вы и представить себе не можете, какое это удовольствие — убить своего мучителя. С каким же наслаждением я влепил ему три пули в живот, вспоминая при этом, как он испытывал на мне свои кулаки, не давал спать и заставлял ходить гусиным шагом, пока я не падал. Наверное, он забыл, если долго тянуть даже самую крепкую резину, она обязательно рано или поздно лопнет. А между тем мое терпение не было резиновым. Скорее, бумажным. Вот и дотянул.

Из всех этих уродов, что теперь стоят рядом, мне немного жаль, пожалуй, только начальника караула, лейтенанта. Ничего был мужик. Если бы он не выскочил первым мне навстречу из комнаты с телефонами, то, возможно, остался бы жив. Правда, недолго. Но все-таки. А так получил очередь в живот. Его помощник, сержант, порядочная сволочь, и как оказалось, трус, ничего не пытался сделать, хотя мог бы. Он просто прижался к стене, подняв руки перед лицом, на котором застыла гримаса страха, и дрожал, а на его штанах расплывалось мокрое пятно. Я даже на курок нажимал брезгливо. Таких надо вешать, смерть от пули для них слишком почетна. Но мне было некогда с ним возиться, и поэтому его мозги растеклись по стене. Четверо «дедушек», спавших в комнате отдыха, хотя им полагалось сидеть наготове, как тому «духу», что прижался теперь к стене, выскочили из комнаты, ничего не понимая спросонья. И наткнулись на труп лейтенанта, босыми ногами наступив в кровь, что текла из его тела. Вы бы видели выражение их лиц, когда они разглядели меня, стоящего за телом, с автоматом, нацеленным им в животы! Ради этой минуты стоило рисковать жизнью. Я улыбался тогда, глядя на этих четырех баранов с поднятыми руками и дрожащими коленками, как улыбаюсь сейчас, глядя на то, что от них осталось, на их тени. Тогда меня так и подмыливало нажать на спуск, а потом чуть повести стволом вправо и влево. Но тут я подумал, что убить их всегда успею, а как заложники они мне еще пригодятся.

Троих я поставил на колени, оглушил прикладом по башке и оставил валяться, а остальных повел на улицу, подталкивая стволом в спину. Я помнил, что за оградой стоит еще один часовой. Просто так его теперь не возьмешь. Я выпихнул «дедов» из двери, а сам залег на пороге. Так и есть, вон он, лежит у калитки и лунный свет отражается на стволе автомата, нацеленного на дверь. Но увидев этих двух с поднятыми руками, он на мгновение растерялся, и этого хватило, чтобы короткая очередь из моего автомата разнесла ему голову. Я привязал их к ограде, предварительно оглушив, прикрутил колючей проволокой, чтобы не дергались. Забрал патроны часового и направился в караулку, когда прогрохотала длинная очередь и пули выбили комья земли у моих ног. Это стрелял часовой из будки поста номер два, из которой был виден угол караулки. Я упал, тщательно прицелился в ярко-зеленую будку и дал очередь в ответ. Потом хотел еще, но получился только один выстрел — кончились патроны. Как потом оказалось, именно он и попал в цель — прямо часовому в горло, а все остальные превратили крышу будки в решето. Мне везло. Теперь он тоже здесь стоит. Весь бушлат залит кровью, а на месте кадыка дыра размером с яблоко. И помощник начальника караула тоже здесь. Во лбу дырка, и на затылке наверняка тоже, но мне не видно. А штаны у него почему-то сухие. Должно быть в чистилище высушил. Сам начальник рядом. Он был еще жив, когда я закончил натягивать бечевки. К тому времени телефон связи с частью гудел без передышки. Я ответил.

— Кто говорит? — послышался голос генерала. Я его едва узнал — связь была паршивая.

— Новый начальник караула, — нахально ответил я, постукивая по столу пистолетом, который вынул из кобуры лейтенанта.

— А где старый? — спросил генерал.

— Рядом, но говорить не может. Это ему очень трудно с пятью дырками в животе. А его помощнику — без мозгов.

— Это что, шутка? — грозно спросил тот же голос.

— Что вы, как можно? — ответил я, и два раза выстрелил в голову лейтенанту.

Так он сейчас и стоит, смотря на меня одним глазом. На месте другого дыра, как и на месте носа. А четверо «дедов», взятых мной в заложники, приходят босиком, в штанах и тельняшках, продырявленных как дуршлаг, и с колючей проволокой на запястьях. Я убил их сразу после того, как легли шесть спецназовцев. Просто дернул за веревочки, и автоматы грохотали, пока не кончились патроны. Пятого заложника, «духа», я попросил позвонить генералу.

Вот я и вернулся к тому, с чего начал. До сих пор никто, кроме меня, да этих привидений не знает, что там случилось на самом деле. Но скоро узнают все. Потому что рано или поздно мне надоест лежать каждую ночь с открытыми глазами, а когда это произойдет, я присоединюсь к ним, к моим бывшим однополчанам. Ведь пистолет, который когда-то принадлежал одному из них, теперь лежит у меня под подушкой. В нем осталось шесть патронов, но мне хватит и одного. А эту запись я положу на тумбочку, когда решу, что пора. И что-то мне подсказывает, что это будет скоро.