Он дотронулся до странного, коричневого, как морёный дуб, вещества. Оно было тёплым. Действительно, похоже на кость, подумал Гурьев. Но вот странно, – почему тёплая? И почему такая лёгкая? Когда углерод в окаменевших костях замещается кремнием, они становятся тяжёлыми и холодными, как настоящие камни. Что произошло здесь? Похоже, я никогда этого не узнаю. А рукояти из него будут шедевром. Если я смогу. Даже страшно браться. Какая фактура. Не может быть.
Мечи – меч – ширасайя – в сложенном и спокойном виде был похож на массивную трость, разве что чуть шире обычной и овальной в сечении, а не круглой. Место, где ножны-рукояти смыкались, можно было разглядеть лишь при помощи лупы. Хитрый замок не позволил бы чужаку освободить клинки. В рукоятях спрятались эластичные петли из витого тонкого шнура, позволявшие в случае необходимости носить ширасайя скрыто – например, подмышкой. Да, подумал Гурьев, доводя своё детище до последней готовности. С таким произведением не стыдно и в Париж заявиться.
– Как ты назовёшь его? – Накадзима с поклоном вернул ему меч.
– Близнецы, – повинуясь какому-то странному наитию, медленно проговорил Гурьев. – Близнецы, верные спутники воина в Пути.
Потом они – Гурьев и Близнецы – притирались друг к другу. Это тоже заняло немало времени. В руках Гурьева мечи были не просто клинками, и даже не просто отличными клинками. И не только мечем самурая, который, как известно, есть душа воина. Близнецы ещё не пробовали человеческой крови – в том, что попробуют, сомнений, к сожалению, у Гурьева не было – но всё остальное… Неплохо у меня получилось, со странной смесью иронии и восхищения думал Гурьев, разглядывая сделанные Близнецами ровные срезы стекла или пучка железных прутьев. Это не заточка, заточка тут ни при чём. Сила ведёт мечем, и Сила наносит удар, от которого нет спасения. Главное – не мешать. Следовать за мечем – мечами, и они сами, лишь слегка направляемые мышцами, сделают всё правильно.
Пора было двигаться в Путь. В конце концов, жить – значит двигаться. А ведь я, подумал Гурьев, ещё ничего так по-настоящему и не решил.
Гурьев не спешил покидать замок. Не торопясь, он готовился к отъезду, запасался тем, что ни за что и нигде не купишь и за очень большие деньги – золотые и серебряные акупунктурные иглы, например. И массу всего разного прочего.
Его провожала вся деревня. Гурьев за годы своего ученичества завоевал немало симпатий – в том числе искусством лечебного массажа и умением ставить иглы. Все давно забыли, что он белый и варвар. К нему приходили даже из других селений округи, – пошёл слух, что у него «лёгкая рука». Накадзиме пришлось даже отваживать особо настырных, иначе Гурьеву не дали бы заниматься. До свидания, Хоккайдо, подумал Гурьев. Мне захочется сюда непременно вернуться.
Он уже собирался вскочить в седло, когда Накадзима вдруг поманил его к себе. Гурьев подошёл.
– Да, сэнсэй.
– Возьми это, – Накадзима протянул ему кисет. Гурьев, принимая мешочек, ощутил внутри острые грани кристаллов.
– Правильно, – кивнул Накадзима в ответ на его невысказанный вопрос. – В том мире, куда ты уходишь, полно несчастных, с радостью отдающих за горстку сверкающих камешков не только собственную душу, но и души других людей. Используй это правильно.
– Учитель!
– Используй это правильно, – Накадзима улыбнулся. – Там и тогда, когда это будет необходимо. Ты теперь сумеешь почувствовать такое.
– Как мне благодарить вас, учитель?
– Не упусти удачу, мой мальчик. Путь начался.
И Накадзима замер в глубоком поклоне.
Лондон, клуб «White’s». Май 1934 г