Алла, едва глянув на подругу, уразумела неладное:

– Лорик, что опять стряслось?

– Стряслось вот что… – в очередной раз дивясь проницательности этой легкомысленной на вид женщины, ответила Лариса. – Минутка для меня найдётся?

Алла молча затащила её в кабинет и закрыла дверь на ключ. Пока Лариса усаживалась в такое же, как у Сокольского, удобное кресло для посетителей, Алла достала из стола «снаряды для бесед» – конфеты и коньяк. Ушлая какая: знает, что лучше всего способствует душевным откровениям, столь важным для газетных материалов. Подавленная последними новостями Лариса, с утра не имевшая во рту и маковой росинки, с первой же рюмки осоловела и сникла. Она начала сбивчиво рассказывать о том, что произошло в суде. Но Аллочка, послушав немного, перебила:

– К тебе сегодня мелкий Сашка-промокашка не должен прийти? Тогда поедем-ка, девонька, ко мне. Ты хотя бы поешь по-человечески. (Алла была замечательно домовита, любила готовить и хорошо кормить Нагорнова.) Там всё и обсудим.

Заметив несколько смущённый взгляд, который Лариса метнула в её сторону, она хмыкнула:

– Не боись, сегодня никаких интимов. Так едем?

И через час они уже попивали чай в идеально чистой кухне, где ничто не напоминало о недавней многолюдной гулянке.

Какая же Алка настоящая? – думала Лариса, любуясь обстановкой. – Та, что в кружевном фартуке чинно разливает сейчас чаёк, или откровенно сексапильная фурия, с нескрываемой похотью вертящаяся на коленях Нагорнова? Или редкая находка для мужа – днём сама целомудренность, а ночью бесстыдная любовница…

Ой, что-то тебя опять не в ту степь заносит…

Сытая Лариса несколько успокоилась и обрела способность связно говорить.

– Я не знаю, что думать. Эта история с Кротовым очень дурно пахнет. Кто-то явно старается его вытащить. Причем не просто навешать суду сложные вопросики или срок скостить. Его откровенно тянут на невиновность. Поэтому делают всё, чтобы обвинить тех, погибших. Ты же понимаешь, что уголовное дело в сегодняшнем мире – это вопрос умения правильно написать обвинительное заключение и вовремя к кому надо и с чем следует подойти. Словом, сфабриковать то, что угодно.

– А у тебя что – есть какой-то личный интерес к этим убитым парням? Они твои родственники или знакомые?

– Да нет, я о них практически ничего не знаю.

– Так чего ты тогда априори берёшь их сторону?

– Я читала кое-какие серьёзные материалы дела… – Лариса даже Ниловой не говорила, кто снабдил её этими материалами. – Там всё разложено непредвзято. И выходит, что Крот был заинтересован убрать их куда больше, чем они его. Он им денег должен, а они всего лишь хотели деньги эти получить. Если его убить, денег не видать. А если их… Сама понимаешь. Мотив железный. А я просто до истины докопаться хочу. Кажется мне, есть тут ещё что-то…

– Нет, Лорик, ты неисправима! Я опять спрашиваю: на кой ляд тебе эта истина? Тебя в должности повысят? Платить больше станут? Или, может, попадёшь в любимчики к Тришу? Так Триш – всем известно – только себя любит, да и то после обеда.

– Да знаешь ты всё! Не могу я работать по-другому! Уж если взялась, то хочу копнуть до дна. Я и сама себя порой за это ненавижу, а – не могу иначе. А тут, когда мне Кротова глаза на муженька приоткрыла, и вовсе очень не хотелось бы выступать в роли попки, вещающего, что хозяин города говорит. Я в правде заинтересована!

Алла пристально смотрела на подругу. Головой она понимала Ларискины побуждения, но сердцем одобрить их не могла. Лично для неё своя рубашка всегда была ближе. Потому-то, наверное, с такой прохладцей и относилась к корреспондентским обязанностям. Газета – это ещё не вся жизнь, есть и помимо неё много важного. Вон сын Ларисы у бабушки обретается, неделями не видятся с мальчишкой. А всё из-за своей производственной сумасшедшинки. Да будь у неё, Аллы Ниловой, дитё, она вообще бы наплевала на сутолочную эту профессию и нашла себе что-нибудь поспокойнее, чтобы уйти в ребёнка с головой. Да что-то Бог детей не даёт. Как, впрочем, и Нагорнов…

Но переубеждать Ларису бесполезно: этот разговор у них не первый, и, видимо, не последний.