А евреи — что пардон, то пардон — народ книги. Люди повышенной энергетики. Лезут куда ни попадя. И в частности в советскую литературу. Под псевдонимами и откровенно. Раз уж в руководство всех родов им еще в конце сталинской эпохи ходы перекрыли, исключения очень редки были.

Это все мы к тому говорим, что антисемитизм сам по себе — это аспект и показатель реакции. Неблагополучных процессов в обществе. То есть — жди по всем фронтам напастей.

И фронт напастей грянул в 1968 — Пражская весна. Вот тут уже все было совсем серьезно. Евтушенко писал: «Танки идут по Праге — танки идут по правде». Нет, это не печатали, конечно. Они с Аксеновым пили и плакали. В столичной интеллигенции была паника и уныние. А народ — народ верил! Что мы спасли братских чехов от бундесвера и НАТО.

И стали глушить «вражьи голоса», все эти БиБиСи и «Свободы». В радио — только треск и хрип: по всей стране глушилки в городах! (А вот за городом ловилось — так только летом по воскресеньям ведь выбирались.)

Вот тогда усилили цензуру — Главлит это ведомство при советской власти называлось — «Главное управление по делам литературы». КГБ, естественно, этим занимался.

А предварительный просмотр рукописей и контроль за лояльностью текстов доверили редакторам. Наказание за промах — выговор, увольнение, увольнение с волчьим билетом, без права на подобную должность. И редакторы — за ту же зарплату редакторскую! — потели и бдели! И вычеркивали все, что могло хоть отдаленно навести на ненужные размышления.

Запахло керосином, и в этом запахе керосина народ стал валить. Анатолий Кузнецов, «Бабий Яр», редколлегия «Юности», доверили ему командировку в Лондон — работать в архивах для сбора материалов для романа о Ленине. Так он там остался, попросил политического убежища, предатель, гад! Ну — «Юность» перетряхнули.

Идеологическую работу — приказано усилить! А тут ведь — 1970 апрель грядет — 100-летие со дня рождения Владимира Ильича Ленина. Все деятели советского искусства вносят вклад в создание всенародной Ленинианы. Самолет летит — привет Ильичу! Книги пишут, роли в кино играют, Смоктуновский — Ленин, и Лавров — Ленин, и черт в ступе — тоже Ленин! Про Крупскую мы вообще молчим.

А инициативы правительства в России всегда были особенно прекрасны исполнением, каким оно выползало из недр могучей бюрократической машины. Машина аж тужилась, и народ стал издеваться над всем святым: родился цикл анекдотов, этого живого фольклорного жанра, весьма точно отражающего неформальные народные настроения. В Петергофе открылся фонтан «Струя Ильича». Мебельная фабрика наладила выпуск трехспальных кроватей «Ленин с нами». Парфюмерная — духи «Запах Ильича». Обувная — калоши «По ленинским местам». И так далее. Вы смеетесь — а ведь действительно были мужские носки с портретом Ленина, вареная колбаса, где на срезе салом была надпись «100», и прочий бред. А уж телевизор пел комсомольскими баритонами: «Ленин — всегда живой!», «И Ленин — такой молодой!», хоть святых выноси, утюг включить страшно.

То есть на идеологию налегли так, будто слона совокупили с мартышкой, она аж лопается, пардон, конечно, но народ матерился и издевался сильно.

А молодежь! Воспитать! В том числе книгой! Где идеологически верные книги для молодежи? На издательство ЦК ВЛКСМ «Молодая гвардия» ставят проверенного и верного комсомольца, члена КПСС, конечно, профессионального функционера и воспитателя молодых товарища Ганичева (злые языки мгновенно говорят, что за половые заслуги, у него не только рубашки голубые, зато идеология патриотическая). И голубой изнутри и красный снаружи товарищ Ганичев развивает деятельность и закладывает серию книг «Пламенные революционеры» — «ПР». Нет, закладывает не как врага народа органам, а закладывает как новый корабль на стапеле. И определяет тираж двойной массовый — то есть это тогда так считалось 200 000 экземпляров. И соответствующий гонорар — сейчас вас прейскурантом тем утомлять не буду (я?.. я-то помню), но за книжку средне-небольшого формата давали приличным письменникам двенадцать-пятнадцать тысяч рублей. При средней зарплате по стране тогда реальной где-то 130 в месяц. Грубо — зарплата лет за десять-пятнадцать. А навалять можно за пару месяцев, кто руку поставил.

За этот жирный кусок образовалось братоубийство дружелюбных литераторов, но вперед звали маститых и искренне читателем любимых, хороших писателей вперед звали, которых именно молодой интеллигентный читатель любил — главный адресат всех потуг 5-го Главного управления КГБ — который по борьбе с интеллигенцией. И вот — серия «Пламенные революционеры» — пошла:

Анатолий Гладилин. «Евангелие от Робеспьера». Книга блестящая! В то время она мне мозги перевернула. Французские революционеры — убежденные, идейные, благородные, образованные, за свободу, равенство и братство. Все друг друга на гильотину отправили! Все! И на смену им пришла обывательская серость, сберегающая свою жизнь и набивающая свой карман. Гравюры там были прекрасные, и на последней — трехцветное знамя развевается (черно-белые гравюры, ясно), и каждая полоса — из множества людских фигурок, и за древко держится гордая устремленная фигура в лосинах и треуголке — молодой Наполеон. Это он пришел на смену. А предпоследняя гравюра — портреты вокруг гильотины: «Герои и жертвы Французской революции» — все, кто ее делал и вел! Вот эта горькая обреченность революции вообще — это било и печалило. Мы-то как раз вступали в мрачное N-летие.

Василий Аксенов! «Любовь к электричеству». Про Красина — инженера, организатора, будущего дипломата и наркома. Типа прекрасные люди в революции были, умные, деловые, верили в светлое будущее.

Булат Окуджава! «Глоток свободы» — чуть раньше он назывался «Бедный Авросимов». Пестель, Южное общество, петербургские офицеры, долг, честь, аресты, гордость. Чудесно стилизованная проза, изысканная, читать приятно, народ млел.

Ну и ни хрена им это ни одному в судьбе не помогло. Народ с восторгом и вздохом читал любимых писателей, говоря: конечно, печататься надо, про революцию, заказ, но что же делать, все равно какие хорошие книги, главное — честные при этом, там ведь лжи нет, просто многое умолчано, но без этого нельзя, а как же еще жить в наше время. А писатели тогда думали, был такой трафарет представлений: ты напишешь заказную книгу для партии — а тебе потом разрешат написать хорошую книгу, от идеологии свободную. Да — вот такие мы были дураки! Не садись обедать с дьяволом — у него всегда ложка длиннее! Хотя партийно-писательские боссы уговаривали: да-да, вы напишите это для пользы государства, а потом мы вам и вот то тоже издадим. Потом догоним и еще издадим.

Вскоре серия испаскудилась, выполняла партийную разнарядку, пропагандировала тьму революционеров от Маркса до лошади Буденного, но больше ее никто уже не читал. Издевались над биографиями героев, гады; анекдоты рассказывали про Чапаева и пламенную Крупскую даже.

И вот в том великом юбилейном 1970 году — Нобелевскую премию по литературе дали литературному власовцу Александру Солженицыну! Это была, конечно, идеологическая диверсия, специально чтобы плюнуть в лицо первой в мире стране социализма. О Солженицыне у нас запретили упоминать. Ему сказали: поедешь за премией — обратно не пустим. Он сказал: тогда не поеду, русскому писателю родина важнее. И остался на родине, гад!

Так что когда в 1972 Бродского вызвали в ОВИР и сказали: помните, вы хотели уехать? так или давайте сейчас, или в психушку попасть можно; он и свалил; это было вполне в стиле времени.

В 1974 арестовали наконец и обвинили в измене Родине Солженицына, лишили гражданства и выслали из страны. «Самолет вверху гудит, Солженицын в нем сидит. Вот те нате, хрен в томате, Белль у трапа говорит» — это частушку сложили, Белль Солженицына действительно встречал в аэропорту, он был председателем Международного ПЕН-клуба, к дополнительной ненависти советских властей.