10 ноября 1941 года. Был на приеме у тов. Сталина. Для меня это исторический прием. Товарищ Сталин значительно изменился. Меня поразило и в душе передернуло, когда увидел, что Жуков держится перед ним слишком независимо.
План операции группы моего имени был одобрен. Верховный Главнокомандующий добавил прикрытие с воздуха истребителями и помощь корпусу со стороны авиации для борьбы с наземными целями.
Я почувствовал, что моей группе придается большое значение. Товарищ Сталин сказал, что даже целая армия за успешную операцию может получить звание гвардейской, и многозначительно посмотрел на меня. Я держался молча. Отвечал только на поставленные вопросы.
Начало действий корпуса товарищ Сталин отложил на сутки с той целью, чтобы и армия Рокоссовского успела принять участие в операции фронта.
Я думал, что группа получает блестящую возможность для выполнения крупной операции. Из обстановки видно, что, если группа получит успех, это будет началом разгрома немцев под Москвой. А потом может наступить разгром противника и на всем советском фронте. «Еще несколько месяцев, еще полгода, может быть, годик, и гитлеровская Германия должна лопнуть под тяжестью своих преступлений», — вот на что ориентировал Сталин в своей недавней речи.
Мне кажется, что моя группа должна открыть путь к победе над сильным врагом. Этого более чем достаточно, чтобы я принял все меры к обеспечению успеха. «Или грудь в крестах, или голова в кустах!»
Товарищ Сталин затрагивал ряд вопросов. В числе этих вопросов было новое оружие. Я попросил дать для корпуса наших советских автоматов. Мотивировал эту просьбу тем, что во время боев в Бессарабии и на Украине немецкая пехота имела преимущество над спешенной конницей в автоматическом огне. Немецкие автоматчики просачивались через пашу оборону и навязывали вам ближний бой.
Каждый боец и офицер корпуса старался вооружиться трофейным автоматом, предпочитая его винтовке.
Товарищ Сталин спросил, как я предполагаю использовать автоматы в смысле организационно-тактическом. Я ответил, что считаю целесообразным вооружить автоматами три взвода в каждом пулеметном эскадроне кавалерийских полков. Исходил из тех соображений, что, во-первых, пулеметные эскадроны имеют по штату больше людей, чем сабельные эскадроны. Во-вторых, пулеметные эскадроны могут перевозить автоматчиков на тачанках, а это при спешивании даст больше людей для боя и меньше останется коноводами. В-третьих, мы много потеряли станковых пулеметов в предыдущих боях, и поэтому пулеметчики с винтовками часто использовались как стрелки. В-четвертых, командир кавалерийского полка мог бы использовать автоматчиков централизованно.
Верховный Главнокомандующий не дал оценки моему предложению, но, наведя справки по телефону у товарища Яковлева, обещал около полутора тысяч автоматов (ППД или ППШ). Затем он спросил, не хочу ли я получить новейшие 76-миллиметровые пушки. Я ответил: не знаю, что это за орудия.
Товарищ Сталин с оживлением сказал, что это новая советская пушка, равной которой нет в других армиях, и стал рассказывать о тактико-технических данных. Я ответил, что если пушки так хороши, то очень прошу дать мне их. Товарищ Сталин обещал две батареи.
14 ноября 49-я армия начала наступление. Редкие цепи, поднявшиеся в атаку, были сразу же остановлены плотным огнем немцев. В некоторых местах фашисты даже потеснили советскую пехоту. Наблюдая за боем, Белов понял: вражескую оборону армия не прорвет. Хоть бы рубежи свои удержала!
С раннего утра в полосе намеченного контрудара начали действовать передовые отряды кавалерийского корпуса, разъезды и группы разведчиков. Они изучали, прощупывали передний край, штурмовали небольшие деревни. Павел Алексеевич рассчитывал обнаружить участки, не занятые противником, и скрытно провести кавалерийские полки по лесным массивам на фланги и в тыл гитлеровцев. Но где бы ни появлялись конники, они повсюду встречали сильную, хорошо подготовленную оборону врага. У противника оказалось столько войск, что в двадцатикилометровой полосе не удалось обнаружить ни одной лазейки.
Тут, конечно, были не два и не три батальона фашистов, как утверждала сводка из штаба фронта. Только в деревне Екатериновке оборонялся пехотный полк гитлеровцев с танками и артиллерией. Павел Алексеевич связывался по телефону с командирами дивизий и передовых отрядов. Отовсюду получал схожие ответы:
— Немцев очень много!
— У противника в лесу сплошная линия обороны!
— Фашисты ведут сильный огонь из пулеметов и минометов!
Майор Кононенко, получивший наконец возможность вести разведку, доложил генералу: взяты «языки» от двух вражеских дивизий. По словам пленных, немцы ничего не знали о готовящемся контрударе. Зачем же в таком случае они стянули в этот район два полнокровных соединения?
Два-три батальона или две дивизии — разница ощутимая. Строго говоря, наносить контрудар уже не было смысла. Силы примерно равны, противник обороняется на выгодной местности. А ведь для успешного наступления требуется, по меньшей мере, трехкратное превосходство над врагом. Но приказ… Да и немцы не ждут решительного удара! Так что еще не все потеряно!
Прежде чем принять окончательное решение на завтрашний день, Павел Алексеевич отправился на передовую «подышать обстановкой». Пустив галопом Победителя, проскочил широкое поле, на котором время от времени вырастали султаны разрывов. Где-то вдали, скорей всего на вершине дерева, сидел немецкий наблюдатель и корректировал огонь батареи, не давая проехать машинам и повозкам.