В Лизюкове сразу понравилась Павлу Алексеевичу простота. Слова, улыбка, жесты — все у него открытое, искреннее. Хохочет от души. Сам не выдержишь — засмеешься. Голос звучный, напористый. Лицо круглое, волосы редкие — лысеет.

Разговаривать с Лизюковым было легко. Он быстро уловил мысль Белова, развернул карту.

— Мы, товарищ генерал, сами обратили внимание — нависаем над Штеповкой. Противник там очень сильный, к тому же не наша полоса… Однако удар с двух сторон меняет дело. Маленькие Канны — проучить надо этих оголтелых «завоевателей». Очень уж беспардонно вперед лезут.

— Полоса другой армии, — напомнил Белов. — Как с этим, Александр Ильич?

— Э, товарищ генерал, не для командарма же мы воюем. Грех бездействовать в такой ситуации. — Прищурился весело: — В случае неудачи скажу, что Белов сосватал, не устоял я перед соблазном.

— Вот это да! — в тон ему ответил Павел Алексеевич. — Если победа, то пополам, а неудача — на мои плечи?! Равноправный договор, ничего себе!

— Все равно так будет, товарищ генерал. Кто старше, с того спросят. — И, посерьезнев, добавил: — Командарму, товарищу Подласу, я, разумеется, доложу… Завтра.

— Отлично. — Павел Алексеевич пригладил пальцем небольшие колючие усы. — Атаку начнем на рассвете. Давайте сейчас условимся о деталях. Чем скорей мы ударим, тем лучше.

…Утро 30 сентября оказалось дождливым и хмурым. Павел Алексеевич еще затемно выехал на выносной командный пункт, подготовленный возле селения Гастробуров на высоте 219,4. Кутался в большую тяжелую бурку, спасавшую от промозглого холода. Под копытами Победителя противно чавкала грязь.

Рядом, стремя в стремя, ехал новый комиссар корпуса Алексей Варфоломеевич Щелаковский. Ему хуже — не очень-то греет плащ-палатка, накинутая поверх шинели. В седле держится превосходно. Еще бы — донской казак. В корпус прибыл с должности начальника политуправления округа, но даже при сидячей кабинетной работе не растолстел, не потерял кавалерийской выправки. Энергичный, худощавый, подвижный, Щелаковский не скрывал своей радости, что снова попал в конницу, в боевое соединение.

Белов опасался: начнет новый комиссар осторожничать, не поддержит идею наступления. Скажет, что у немцев много техники, велик риск. Но Щелаковский поколдовал над картой, выслушал обстоятельный доклад полковника Грецова и согласился — ударить надо! Он, дескать, вообще за активные действия. При первой возможности следует навязывать немцам свою волю, наносить им урон.

Это Белову понравилось.

Посидели командир с комиссаром, вспомнили общих знакомых по прежней службе и незаметно перешли на «ты», что у Павла Алексеевича случалось весьма редко. Не любил он панибратства, слыл человеком сдержанным. А у Щелаковского почувствовал горячую, самозабвенную заинтересованность в деле и с радостью понял — сработаемся…

Оставив лошадей коноводам, они поднялись на высоту и прилегли на солому, заботливо постеленную бойцами. Обзор отсюда открывался широкий. Видно было, как движутся к Штеповке цепи спешенных кавалеристов. Наступала 9-я Крымская кавдивизия, поддержанная танковой бригадой.

На правом фланге гремела артиллерия. Там готовились к броску гвардейцы 1-й мотострелковой дивизии.

Полковник Лизюков позвонил Белову:

— Товарищ генерал, внимание! Катина очередь!

Вдали, над зубчатой лесной кромкой, полыхнуло багровое зарево. Пронеслись и растаяли в воздухе ярко-красные полосы. Тяжелым обвалом докатился грохот разрывов,

— Реактивные снаряды, первый раз наблюдаю, — сказал комиссару Павел Алексеевич. — По сведениям — начисто выжигают целые квадраты.

— Я тоже не видел. Съезжу, посмотрю вблизи, как работают.