118
Об этой возможности упоминал следователь Шиваров (
119
Ср. выше (в справке Б.И. Николаевского) о строгом ограничении знакомства с текстом Мандельштама даже высокопоставленных сотрудников ОГПУ. Как уже отмечено, Бухарин узнает текст инвективы позже, после того как руководству ОГПУ станет известна сталинская резолюция на его письме, в первой половине июня 1934 года, – и наотрез откажется принять Н.Я. Мандельштам в «Известиях» при ее появлении в Москве проездом из Чердыни в Воронеж в конце июня 1934 года, а в августе 1936-го, оправдываясь по совокупности своих «прегрешений» последних лет перед Политбюро, сочтет необходимым дистанцироваться от своего заступничества за Мандельштама, объясняя его исключительно настойчивостью Пастернака (см.:
120
121
Между тем в русской поэзии ранее уже был текст, полностью подпадающий под данную Аграновым квалификацию – обнаруженное нами стихотворение А.И. Тинякова, написанное в 1926 году и читавшееся, так же как и мандельштамовское, знакомым и, так же как и мандельштамовское, записанное автором после ареста в протоколе допроса в ОГПУ (27 августа 1930 года): «Чичерин растерян и Сталин печален, / Осталась от партии кучка развалин. // Стеклова убрали, Зиновьев похерен, / И Троцкий, мерзавец, молчит, лицемерен. // И Крупская смотрит, нахохлившись, чортом, / И заняты все комсомолки абортом. // И Ленин недвижно лежит в мавзолее, / И чувствует Рыков веревку на шее» (Архив УФСБ РФ по С.-Петербургу и Ленобласти. Дело П-17349. Л. 10; опубл.: Митин журнал. 1999. № 57. С. 501). 11 ноября 1930 года Тройкой полномочного представительства ОГПУ по Ленинградскому военному округу Тиняков был приговорен к трем годам лагеря; 7 сентября 1932 года постановлением Коллегии ОГПУ был досрочно освобожден из Соловков с лишением прав проживания в крупных городах («минус 12», как и у Мандельштама; жил в Саратове, летом 1933-го вернулся в Ленинград). Как нам уже приходилось отмечать, «поэтическая структура (двустишия со смежной рифмовкой) в сочетании с памфлетно-сатирическим характером делают этот текст непосредственным предшественником мандельштамовского „Мы живем, под собою, не чуя страны…“ – с тою разницей, что в „агитационном плакате“ <…> Тинякова совершенно отсутствует „монументальность“, которую, вслед за (также общей, заметим, для обоих текстов) „лубочностью“ отмечала в мандельштамовской инвективе Ахматова» (
122
[
123
Как известно, в 1931–1933 годах стихи и проза Мандельштама появляются на страницах «Нового мира», «Звезды» и «Литературной газеты»; «Издательство писателей в Ленинграде» планирует выпуск отдельным изданием «Путешествия в Армению» (1933), в ГИХЛе с января 1933-го лежит «Избранное», в Госиздате с марта – двухтомное Собрание сочинений (все без особых перспектив выхода, но с частично оплаченными договорами).
124
Между тем Мандельштам был одним из официально признанных центральными персонажей именно в этой категории советских писателей. Так, еще до роспуска РАППа, в сентябре 1931 года, Леопольд Авербах, запрашивая от имени Федерации объединений советских писателей у секретарей ЦК ВКП(б) Кагановича и П.П. Постышева средства для улучшения жилищных условий литераторов, упоминал Мандельштама в перечне «видных попутчиков, предоставление жилой площади которым имеет политическое значение» («Счастье литературы»: Государство и писатели, 1925–1938: Документы / Сост. Д.Л. Бабиченко. М., 1997. С. 113). После 1931 года, с началом предсъездовской либерализации, статус Мандельштама в этой литературной страте ощутимо вырос.
125
В протоколах допросов дважды упоминается лишь
126
Напомним, что тексты антисоветских басен Эрдмана и Масса также были приложены к письму Ягоды Сталину с предложением арестовать и выслать этих литераторов из Москвы.
127