Последний входящий звонок пришел с коммутатора адвокатской фирмы «Эрикссон и партнеры» без двадцати три пополудни. Разговор продолжался в течение девяти минут, и, судя по всему, вряд ли Даниэльссон решил побеспокоить покойного снова. Просто звонок с его мобильника, имевший место на полчаса ранее, проходил через вышку, расположенную возле летнего домика Даниэльссона, находившегося на полуострове Родмансё около Нортелье, тогда как их адвокатская фирма имела офис в Остермальме в Стокгольме.
Кто-то другой связался с Эрикссоном с работы, подумала Надя, уже представляя, о ком в таком случае могла идти речь. А через три минуты после этого разговора Томас Эрикссон в первый раз за день сам позвонил со своего мобильного на другой мобильник, который принадлежал молодой женщине, трудившейся секретаршей в его адвокатской фирме. И, судя по положению принимающего аппарата, все, возможно, обстояло столь просто, что сначала она позвонила ему из офиса. А он через три минуты после окончания их разговора сам перезвонил ей.
Пожалуй, они спали вместе, подумала Надя, прекрасно представлявшая, как подобные разговоры обычно проходят.
Изабелла Норен, двадцать четыре года и сотрудница той же адвокатской фирмы. Надя ввела ее личный код в свой компьютер, а потом сразу же нашла протокол допроса девицы, который ее коллега Юхан Эк провел во второй половине дня в понедельник, то есть менее суток назад. По словам самой Норен, она в последний раз контактировала с Эрикссоном перед обедом в пятницу. Тогда он заглянул в ее комнату и попросил подготовить документы по переговорам в апелляционном суде, намеченным на следующую неделю. Чистая рутина, ничего странного, и, если верить Норен, их разговор завершился тем, что они пожелали друг другу приятных выходных.
Но выходит, все обстояло несколько иначе, подумала Надя и добавила еще одну строчку в свой список данных, требовавших проверки тем или иным образом. Оставался последний звонок. Сделанный в службу экстренной помощи без двадцати десять вечера, когда звонивший так и не произнес ни звука, прежде чем разговор закончился.
Тогда он умер, подумала Надя. Он встает с постели перед десятью утра, и его забивают насмерть двенадцать часов спустя, и, прежде всего, следовало узнать, чем он занимался между без двадцати одиннадцать утра, когда впустил внутрь собаку, и до тринадцати минут первого, когда принял свой первый входящий звонок.
Сначала он дал собаке еду, предположила Надя.
Потом, возможно, принял ванну, прикинула она, поскольку, по ее мнению, он принадлежал к тем, кто предпочитает теплую купель душу и особенно утром в воскресенье, когда сам себе господин и может тратить время по собственному усмотрению. Примерно полчаса у него, наверное, ушло на это, не более, поскольку он уже в четверть двенадцатого включил компьютер и ввел пароль. И за ним, похоже, по большому счету, просидел всю вторую половину дня вплоть до девяти вечера, когда впустил в дом гостей.
С коротким перерывом, чтобы опять выпустить на улицу собаку (сигнализацию выключали и включали снова, а входную дверь открывали и закрывали в четверть седьмого и без четверти семь), и еще для одной трапезы, которую он, вероятно, предпринял, сидя перед монитором. Об этом говорили хлебные крошки на письменном столе, тарелка с несколькими косточками оливок, корочка сыра, пара оставшихся кусочков салями и пустая бутылка из-под пива. Целых девять часов перед компьютером. И постоянно он находится в Сети, и, судя по тем сайтам, которые посещал, его интересовали бывалые женщины вроде нее самой.
В течение вторника инспектор Ян Стигсон и его коллеги еще раз прошлись по домам в районе, где произошло убийство, показывая фотографии серебристого «мерседеса» всем живущим там. Это не дало ничего ценного. Зато вечером удалось найти еще одного свидетеля, сумевшего дополнить информацию о белых картонных коробках, ранее полученную Стигсоном от соседки убитого.
На сей раз другой сосед поведал, что он в четверг или в пятницу вечером, за два или три дня до убийства, видел, как адвокат Эрикссон выгружал пару белых коробок с заднего сиденья своей черной «ауди» и как он потом отнес их в свой дом. Он, конечно, сомневался относительно дня (четверг или пятница), но одновременно был уверен, что речь идет именно о каком-то из них на неделе, когда Эрикссона убили. Просто всю первую ее половину он отсутствовал по делам и вернулся в Стокгольм только в среду вечером, и в подтверждение этих слов даже показал свой ежедневник одному из коллег Стигсона.
Так же все обстояло и с концом недели. Рано утром в субботу он уехал в свою усадьбу в Вермдё поиграть в гольф и пообщаться с хорошими друзьями и вернулся лишь в понедельник утром, когда отправился прямо в свой офис в центральной части Стокгольма.
Оставались, следовательно, вечер четверга или пятницы, поскольку он обычно приезжал к себе на работу уже в семь утра, чтобы «избежать наихудших пробок и задолго до того, как Эрикссон и ему подобные даже приходят в себя от вчерашних возлияний», и в лучшем случае возвращался только около шести вечера, чтобы поужинать с женой.
Коллега Стигсона поблагодарил его за помощь и, кроме того, получил еще пару слов на прощание, покидая этого свидетеля и соседа.
– Говорят, нельзя болтать всякое дерьмо о тех, кто только что умер…
– Да, так говорят, – согласился коллега Стигсона и кивнул ободряюще в надежде узнать какой-то секрет.
– Сам я довольно старомоден, – начал свидетель, – и, возможно, поэтому привык оценивать каждого человека по тому, чем он или она занимались при жизни. Если верить прессе, Эрикссон ведь был обычным гангстером. Да, за исключением последних суток, после того как его убили. Трудно поверить, что это тот же человек, о котором пишут газеты.
– Да?
– Как там все обстояло на самом деле, был ли он негодяем в большом масштабе, не знаю, но у меня есть собственное мнение на сей счет. Все, написанное там, неправда, но по одному пункту, каким Эрикссон был, скажем так, в малом масштабе, я могу согласиться, поскольку мы соседствовали много лет.
– И какой он был?