«Круг замкнулся, – подумал он. – Какой круг?»

– От последнего царя Николая II к новому папочке всех русских, – объяснил Гегурра. – Ты понимаешь, что я имею в виду?

– Естественно, – ответил Бекстрём, абсолютно не представляя, о чем идет речь.

– Может, пообедаем завтра? Перекусим немного, отпразднуем победу, обсудим детали.

– Звучит хорошо, – сказал Бекстрём.

«Только бы его не ограбили раньше», – подумал он, положив трубку.

Во вторник Бекстрём правил бал во второй по величине вечерней газете Швеции. В четырехстраничном эксклюзивном интервью «самый известный специалист по расследованию убийств страны» разложил по полочкам все обстоятельства, связанные с мошенничествами с произведениями искусства, где оказался замешанным «некий ныне покойный известный адвокат». Но это не имело ни малейшего отношения к королю и его семье. Все предметы антиквариата, о которых шла речь, в качестве наследства принадлежали одной шведской пенсионерке, а поскольку она хотела бы сохранить анонимность, Бекстрём, естественно, не мог назвать ее имя.

В конце интервью он позволил себе порассуждать об условиях, в которых свобода печати существовала и действовала в такой демократической стране, как Швеция.

Для него самого она была святым понятием, и он считал защиту источника информации ее наиважнейшим фундаментом. Одновременно посетовал по поводу плохо обоснованных статей, способных повредить отдельным личностям, и, как старый приверженец шведской монархии, он не мог без боли в сердце наблюдать, как это также коснулось короля Швеции Карла XVI Густава.

В то время как потребители газетной продукции страны знакомились с мудрыми изречениями Бекстрёма, он сам обедал с Гегуррой, слушая его рассказ о сделке, которую тот накануне завершил в Санкт-Петербурге с представителем высокопоставленного русского покупателя, пока пожелавшего остаться анонимным.

Если сейчас начинать с финансовой стороны дела, после довольно трудных переговоров они в конце концов сошлись на двухстах пятидесяти миллионах крон. Как только Гегурра разберется со всеми практическими вопросами, он, естественно, обещал позаботиться, чтобы Бекстрём получил те двадцать пять миллионов, относительно которых они ударили по рукам. А чтобы он, пока суд да дело, не испытывал никакой нужды, Гегурра уже организовал ему небольшую выплату наличными в размере одного миллиона крон. Если Бекстрёма сейчас интересовало, почему лежавший перед ним на столе коричневый конверт был значительно толще, чем обычно.

– Круг замкнулся, – констатировал Гегурра, подмигнул и поднял свой бокал.

С новым обладателем реликвии, новым папочкой всех русских, все обстояло столь удачно, что он не собирался прятать музыкальную шкатулку в своем собственном тайном хранилище. Наоборот, ближе к осени намеревался предстать вместе с Пиноккио перед ценителями искусства всего мира на специальной выставке в Эрмитаже в Санкт-Петербурге. Бекстрём также мог рассчитывать на приглашение туда в качестве почетного гостя.

– У тебя есть какие-то вопросы? – спросил Гегурра, поскольку Бекстрём сидел молча, по большому счету, все время.

– Нет, – ответил Бекстрём и покачал головой. – С какой стати?

Одновременно с тем, как Бекстрём обедал со своим старым знакомым Гегуррой, Лиза Маттей прочитала последний номер второй по величине вечерней газеты страны и почувствовала, как внезапно чуть не потеряла контроль над собой.

«Этот человек не поддается никакому описанию», – подумала Лиза Маттей, поднялась рывком и направилась прямой дорогой в кабинет своего наиглавнейшего босса.

– Садись, пожалуйста, Лиза, – сказал генеральный директор и улыбнулся дружелюбно. – Если тебя интересует, читал ли я сегодняшнюю газету, то ответ утвердительный.

– И что мы будем делать?

– Ничего, – сказал генеральный директор и покачал головой. – Нам не стоит недооценивать комиссара Бекстрёма. Если ты спросишь меня, по-моему, в этом парне есть что-то притягательное. Как на той фотографии в сегодняшнем номере, где он стоит на мосту на остров Ловен с дворцом Дроттнингхольм на заднем плане и делает останавливающий жест рукой зрителям. Как стародавний регулировщик, не собирающийся пропускать никого дальше.