– Но подожди, – возразил Альм с другого конца длинного стола. – Почему они тогда оставляют деньги? Миллион, его ведь они тоже должны были забрать с собой.

– О них, например, могли забыть в суматохе, начавшейся, когда Эрикссон открывает неистовую пальбу и потом его забивают насмерть, – предположил Бекстрём.

«Попробуй-ка сам поработать мозгами», – подумал он.

– Кроме того, собака поднимает страшный шум. Пальба, вопли и крики, кто-то звонит нам, и мы ведь вскоре могли появиться, нельзя, по крайней мере, такое исключать. Это в качестве ответа на твой вопрос, – продолжил Бекстрём и ожег Альма злым взглядом. – В подобной ситуации люди обычно забывают сделать то или другое.

– Я услышал тебя, Бекстрём, – сказал Альм. – Но мне ужасно трудно поверить, что барон мог бы связаться с типами вроде Фредрика Окаре и Ангела Гарсия Гомеза. Очень трудно.

– Случаются вещи и похуже! Я и понятия не имел, что ты знаешь фон Комера, – проворчал Бекстрём и снова зло посмотрел на Альма.

– Что скажешь ты, Надя? – вмешалась Утка Карлссон.

– Я согласна с Бекстрёмом, и на то есть, прежде всего, три причины, – констатировала Надя Хёгберг.

Три причины Нади. Во-первых, эта гипотеза объясняла таинственную запись, которую Эрикссон сделал в своем компьютере за неделю до того, как его убили.

– Согласно тому, что Эрикссон написал в нем, Фонкоман… так он называет фон Комера… попытался надуть его почти на миллион. Прямая цитата гласит: «Фонкоман явно попытался надуть меня почти на лям». Конец цитаты, и это первая причина.

– Какая же тогда вторая? – спросила Лиза Ламм.

Второй причиной были расчеты, сделанные Эрикссоном на той же странице. Они показали разницу между оплатой в фунтах и оплатой в кронах за продажу картины, о которой шла речь. Окончательная сумма составила девятьсот шестьдесят две тысячи крон за вычетом обычных комиссионных продавцу и налогов.

– Вчера вечером после разговора с шефом я позвонила в Лондон моему старому коллеге, занимающемуся мошенничествами в сфере произведений искусств, – сказала Надя. – Он переговорил со своими контактными лицами из аукционного дома Сотбис уже вчера вечером, и сегодня утром они переслали мне по электронной почте копию счета в английских фунтах, ранее отправленного фон Комеру. И с которым тот в свою очередь поработал, изменив фунты на шведские кроны, что дало разницу в девятьсот шестьдесят две тысячи.

– И его, но в шведских кронах, фон Комер использовал для отчета перед Эрикссоном…

– Я его нашла уже вчера, – перебила Надя Лизу Ламм и кивнула ей дружелюбно. – Он лежал в одной из папок, изъятых нами из офиса Эрикссона.

– Тебе удалось узнать, от кого Эрикссон получил это задание? – спросила Лиза Ламм.

– Нет, – ответила Надя. – Самое простое еще раз допросить его компаньона Даниэльссона. Если Эрикссон получал какое-то задание, то в адвокатском бюро наверняка имеется доверенность. Надо надеяться, разные счета тоже. На комиссионные бюро, в любом случае.

– Хорошо, – сказала Лиза Ламм. – Мы снова допросим Даниэльссона на сей счет. Плюс других в их фирме, кто может что-то знать об этом деле.

– Я взяла на заметку, – кивнула Анника Карлссон.

– Я также согласна с Бекстрёмом относительно содержимого белых картонных коробок, – продолжила Надя. – Всего мы говорим об одиннадцати иконах из исходных пятнадцати, и их размеры я получила с помощью шефа. И на все, если их переносить, требуется, по меньшей мере, пара таких картонок. И вот третья причина, почему я думаю, как Бекстрём. Общая стоимость всех картин, в любом случае, примерно три миллиона. Вполне реальный мотив, – закончила Надя, кивнув Альму.