Собственных джинсов у него не было, но в комнате сыновей Важа нашел джинсы одного из них. Хотя это и было нелегко – ведь комнату уже столько раз обыскивали и переворачивали, что под конец в ней уже перестали наводить порядок: не было никакого смысла, опять пришли бы и снова все перерыли. Поэтому Важе долго пришлось искать джинсовые брюки, еще хранившие запах его сыновей. Надев их перед зеркалом, он отправился в ЦК.

В ЦК, когда ему выписывали пропуск, сотрудники, независимо от ранга, удивленно оглядывали человека, который шел на встречу с Шеварднадзе – это был первый случай, когда вызванный в ЦК человек явился в джинсах.

Сидевший наклонив голову Шеварднадзе даже не услышал обращенного к нему приветствия – вначале он увидел брюки и когда, все еще не поднимая головы, предложил гостю сесть, внимательно вгляделся в его джинсы. Сердито вглядывался и, наверное, думал, что это был отцовский протест против уже вынесенного сыновьям смертного приговора. Поэтому и беседу он начал так, как начал.

– Наверное, догадываешься, почему вызвал.

– Не знаю. Знаю только, что разговор, скорее всего, пойдет о моих сыновьях.

– Значит, знаешь.

– Слушаю.

– Это я тебя слушаю.

– Мне нечего вам сказать.

– Но, наверное, есть о чем попросить.

– Что вы имеете в виду?

– Конечно, твоих сыновей.

– О моих сыновьях ничего просить не могу.

– Почему, в наше милосердие не веришь?

– Не имею права просить оставить жизнь только своим сыновьям, другие виновны не больше них.

– Значит, просишь о том, чтобы всем изменили приговор?

– Если вызвали для этого, то об этом и прошу. Одних только моих сыновей не могу просить спасти – тогда я буду не прав перед теми родителями, кто лично не знаком с вами и не может попасть сюда, чтобы спасти своих детей…

– Но у других другая ситуация.

– Сейчас все мы в одинаковой ситуации.

– Такой приговор сразу двум сыновьям еще не выносили. Другие потеряют по одному ребенку, а ты обоих, если их не помилуют…