– Выпьем чаю. А что насчет работы?

– Завтра будет ответ.

– Примут?

– Наверное.

– Тебя же никуда не берут, почему ты на этих надеешься?

– Они не знают, что у меня судимость.

– А если бы и знали? Тебя же официально оправдали, и в деле лежит подтверждение реабилитации.

– А его обычно никто не читает.

– А ты, конечно же, не говоришь, чтобы документы дочитали до конца.

– Конечно.

– Тебе гордость и самолюбие не позволяют.

– Не могу просить.

– Тогда почему же ты на них надеешься?

– А я все лишнее из документов вынул, а потом уже сдал в отдел кадров.

Муж и жена рассмеялись, но тут же вспомнили о с таким трудом успокоенном ребенке, и оба одновременно прикрыли рты руками.

– Давай я тебе быстро картошки нажарю, – сказала Манана. – Еще немного есть, мне не лень.

– Я не голоден, – ответил Гия, прикурил от газовой горелки и снова открыл запертую форточку.

Рано утром он вышел из дому.

Гия осмотрел сверток у себя под мышкой и сел в троллейбус, шедший в сторону площади Ленина. От площади он пешком спустился по улице Леселидзе и свернул к синагоге. Перед синагогой стояло несколько евреев, вот у них Гия и спросил, не видели ли они Чашку. Появление незнакомого человека насторожило евреев. До этого у Гии никогда не было никаких дел к Чашке. Он его даже не видел, но, как и все тбилисцы, знал, что Чашка торгует импортными и дефицитными лекарствами. И хотя Гия не знал, как выглядит Чашка, но догадался, что сейчас Чашка стоит здесь, среди этих евреев, и Гия, не таясь, открыто объяснил причину своего появления:

– Лекарство мне нужно, для ребенка…