Это было решение, порожденное отчаянием. Не могу сказать, что я не склонен к рефлексии. В то же время это не самое мое любимое занятие. Но дальше тянуть, постоянно теребя себя и терзая, было нельзя. В полной уверенности – будь что будет! – я зашел в дом, демонстративно кивнул находящемуся на первом этаже солдату:

– Командиры у себя? Наверху?

Боец, ничуть не сомневаясь в моем праве спрашивать, указал рукой:

– Да, наверху все.

Я решительно взбежал по лестнице, касаясь перил рукой, и после короткого стука отворил дверь комнаты, в которой не так давно мы все сообща принимали немца. Перешагнул порог и остановился, увидев, что сидящие за столом командиры прервали собственный разговор в связи с моим появлением. Да уж. О том, что могу им помешать, я как-то не подумал. Впрочем, отступать смысла не было. Если уж набрался храбрости, то следует идти до конца.

– Товарищ капитан… лейтенант, – переводя взгляд с Терехова на Свиридова, я запнулся. Третий военный, сидящий с ними рядом, мне был не знаком. В смысле, имени его я не знал, а в лицо, конечно, помнил. Лицо, кстати говоря, кавказской национальности, в полном смысле этого слова.

– И… и вы тоже, товарищ, – теряясь, попытался я хоть как-то поименовать его. – Мне нужно поговорить с вами. Или с вами, товарищ капитан. Я не знаю, как будет правильнее. Я хочу рассказать вам о будущем.

– Сейчас не самое лучшее время, – покачал головой Терехов, – давай дождемся вечера, соберутся все бойцы, а ты как раз подготовишься. Устроим митинг, настроение поднимем ребятам…

– Нет! – прервал я капитана. – Тут все неоднозначно очень. Вы командиры, вам я и расскажу, а им – увольте. Потом сами расскажете или я доведу – это как решите.

Капитан с лейтенантом и третьим, неизвестным мне по званию и фамилии, переглянулись. Не дожидаясь их окончательного вердикта, я обошел стол так, чтобы видеть всех троих. И принялся за свой рассказ, от отчаяния совершенно неправильно строя фразы и коверкая предложения.

– Перед тем как вы все услышите, я хочу предупредить, что я родился через сорок лет после того, как закончилась война. Я был ребенком, когда произошло то… ну, то, что произошло. В общем, вы просто послушайте меня. А потом будете судить, ну, или расстреливать, как вам захочется.

Едва закончив с одной фразой, я торопливо выпулил другую. Чтобы у них не нашлось ни времени, ни желания меня прервать:

– В сорок третьем, осенью, войска РККА форсировали Днепр. Потом… да, собственно, какая разница! Победа была добыта весной сорок пятого, когда мы… в смысле вы взяли Берлин. Второй фронт открылся только в июне сорок четвертого. К тому времени четко стало ясно, что СССР одолевает. Тогда, чтобы не допустить Советы в Европу, американцы, англичане и канадцы высадились в Нормандии. Вот такая история. Они шли с запада, мы с востока.

Я сделал паузу. Что-то мешало мне. Мой взгляд метался по лицам сидящих людей. Привычно монументальный, отрешенный Терехов. Напряженно смотрящий, завороженный Свиридов. Третий военный, недовольно хмурящийся, недоумевающий. Стоп. Я понял.

– На вас форма была другая… почему сменили? Товарищ лейтенант? – Мне это резало глаз. Вместо вермахтовской гимнастерки с клеймом щита РОА на Свиридове была форма одного из тех, кто конвоировал меня. Зелено-серая вариация.