Впрочем, рано или поздно защитный механизм должен дать сбой. Я демонстрировал искренний интерес, был подчеркнуто нейтрален, вежлив – и у моего собеседника не было никаких оснований запираться. Адреналиновый откат от пережитой катастрофы, чувство благодарности по отношению ко мне, единение в темноте – все эти факторы в совокупности должны были сделать свое дело.

– Этот на голову мозговитый диктатор… танков наделал, армию напризывал. Разговоры там пошли всякие, мол, земли вернуть надо. Прибалтику, Украину. Маневры эти бесконечные. Денег прорву нужно, а где их брать-то? Колхозы разогнал, нэп заново открыл. Вроде и хорошо, однако же лапотники эти все в города побежали. Беспредельщиков развелось – мама дорогая! Тут немцы и вдарили. С поляками, румынами, шушерой всякой. Мол, завязывайте с коммунизмом своим, побаловались – и хватит.

Молчание. Я не прерывал его, понимая, что Ловкача наконец-то прорвало. Сумбур в изложении мыслей с лихвой компенсировался информативной частью. А знание, сами понимаете, – сила.

– Клоун этот, с армией своей. Дирижаблями. Что, думаешь, прям война, что ли, была? Да половина округов даже развертываться не стали – сдались в первую неделю. Вроде и армия есть, а на деле – пузырь мыльный. По бумажкам и по спискам – пять миллионов, а немцы, считай, пограничников сбили – и все. Нет больше сопротивления. Такая вот война была… Бон. А эти шакалы, как началось, грызню устроили. ЦК хренов. Вместо того чтобы мобилизацию объявлять, они власть делить начали с диктатором-недоумком. Вот и все, Бон. Вот тебе вся война. Три месяца, чтобы оккупацию установить. Нет других примеров в истории, чтобы за три месяца такую огромную страну захватить.

Повисло молчание. Высказавшись, Ловкач некоторое время не шевелился и лишь через минуту громко, звучно вздохнул.

– Ну, доволен, фраер?

В принципе я был доволен: узнал то, что мне требовалось. Ловкач скорее всего не заметил, однако стиль его речи под влиянием сильного душевного волнения сильно изменился. Удивительного тут мало: теряя контроль над собой, вряд ли станешь следить за используемыми выражениями. Округа не стали «развертываться». Вору этот термин неизвестен. Да и любому гражданскому – тоже.

– А потом что было? – Куй железо, пока горячо. Других источников информации все равно не предвиделось.

– Рабство, – жестко, словно отрубил. – Оккупация. Поделили на клочки: что своим, дойчам, что лимонникам, что отребью румынскому.

– И англичане? – Ничуть не удивлен.

– Они самые. Англичане. Кавказ вон совместно с немцами заграбастали да порты северные. Э-э-эх… – закончил Ловкач как-то неожиданно грустно.

– Поляки?

– Поляки… – Мой собеседник хмыкнул и с ожесточенным удовольствием пояснил: – Пеплом да в трубу. Кто с ними считаться-то будет, сам подумай?

Ну да. Нечто подобное я и подозревал. Нужно знать взаимоотношения поляков и немцев, чтобы исключить любую вероятность долговременного союза между этими двумя нациями. Впрочем, это в первую очередь беда самих поляков. Они всегда выступали разменной картой для Европы, но с упорством, достойным лучшего применения, постоянно лезли в любую распрю. Та же Вторая мировая взяла свой старт с нападения поляков, хотя сей факт принято замалчивать[7].

– Ты офицер, Ловкач.

Я не спрашивал, а утверждал. Произнес со всей возможной уверенностью, не испытывая ни капли сомнений.

Он ничего не ответил. Только через пару минут, усмехнувшись, произнес:

– А ты сам-то кто будешь?

– Старший сержант.

Я почувствовал шевеление: Ловкач, стараясь производить как можно меньше шума, перебирался ко мне ближе.