Он дошёл до окна и вернулся обратно.

— Видел? — сказал он. — Ну что ты мне скажешь? Безайс, будем говорить серьёзно: дальше так идти не может.

— Что?

— Надо что-то делать. Мне надоело тут до смерти. Ещё неделя — и я буду ходить свободно. А ты ничего не делаешь, прямо-таки пальцем не шевелишь. Так нельзя, Безайс.

— Ну что же мне делать?

— Ехать дальше, — вот что. У меня чешутся руки. Ты что-то говорил о романтике, вот теперь она и начинается. Ты выяснишь, можно ли ехать по железной дороге или нельзя. Если нет, поедем на лошадях. Там, наверное, думают, что нас убили или что мы испугались. Это я предлагаю тебе категорически, и чем меньше ты будешь рассуждать, тем лучше.

— Ты пойми, что это невозможно.

— Оставь. Мы обязаны доехать и начать работу.

— Дурак, да ведь это место черт знает где — в тайге. Туда и здоровым людям трудно добраться, а как же ты?

Матвеев подошёл к кровати и сел.

— Это неприятный разговор, Безайс, но обойти его нельзя. Я замечаю за тобой некрасивые вещи. Тебе не хочется уезжать отсюда. Из-за Вари, правда? Как идёт твоё ухаживание? Тебе, кажется, повезло?

Безайс опустил голову.

— Повезло, — сказал он, улыбаясь. — Страшно повезло.

— И далеко это у вас зашло?

— Так далеко, — ответил Безайс с расстановкой, — что дальше некуда.

— Я заметил. Она теперь так кокетливо одевается, что это бросается в глаза. Недавно она пришла ко мне напудренная. Я спросил, для кого она напудрилась, — и она страшно смутилась. Я рад за тебя, но нельзя же из-за пухленькой дурочки забывать партийную работу. Почему ты по вечерам никогда ко мне не приходишь? С ней небось обнимаешься?

— Может быть, с ней, — сказал Безайс, страдая от этой вынужденной лжи.

Матвеев встал и снова прошёлся по комнате. Его занимало новое ощущение.

— Это немного смешно, — сказал он. — Как на ходулях. Ты куда?

— Мне надо дойти сейчас часа на два.