Перед сценой стояли в линию длинные скамьи – «первый ряд», предназначенный для привилегированных зрителей (социальные различия давали о себе знать). Публика попроще занимала стоячие места. На скамьях разместилось городское начальство во главе с бальи, и несколько зажиточных горожан с жёнами. Капитан Хоум, я, его супруга, и наш гость мистер Беркли, эсквайр, также удостоились чести смотреть представление сидя.

Зрителей собралось – яблоку негде упасть. За сидячие места мы заплатили по два пенни, и пенни стоило стоячее. Думаю, устроителям представления удалось собрать лишь малую толику денег. «Зрительный зал» хоть и огорожен канатами, но пролезть под ними – пара пустяков. Что и сделало большинство зрителей. Да столько же наблюдало за происходящем на сцене со стороны.

А ещё говорят, что «халява – русское изобретение».

Поперёк сцены был натянут занавес из чёрной материи с нарисованными жёлтыми звёздами и луной. Из-за него вышел высокий носатый мужчина, чуть сутулый и рыжий – вылитый Жерар Депардье.

– Достопочтенные жители Стратфорда! Я – Ричард Барбидж, актёр! – провозгласил мужчина. – Сейчас мы покажем вам весёлые пьесы. Смейтесь, ибо смех – ключ к счастью!

Роберт наклонился ко мне:

– Я знаю этого молодца – лондонская знаменитость. Только дела у их труппы, видно, неважнецкие: сам себя объявляет, нет денег на ведущего.

Как оказалось, вся труппа была представлена одним актёром – Барбиджем, остальные – «сборная солянка» из провинции. Труппа Зуко, в которой я в своё время имела честь состоять, куда профессиональнее этих комедиантов. Собственно, представление тянул один Барбидж, остальные больше мешали, без них, думаю, он лучше бы справился. Впрочем, был ещё актёр, на которого я обратила внимание – исполнитель роли женщин в пьесках, что представили гастролёры. Молодой парень, крепкий, коренастый, он выглядел комично в парике и нелепых нарядах, что и требовалось, поскольку вначале шли шутливые сценки, вроде наших с Зуко фацеций. Публика осталась довольна.

Но вот Барбидж провозгласил:

– А сейчас, достопочтенные зрители, вы увидите пьесу, которая называется «История севильского распутника Дона Хуана, друга короля Педро Первого, и дочери убитого им командора, доньи Анны».

Как я и думала, нам показали вариацию на тему Дона Жуана, накликавшего беду насмешками над статуей командора. Только соблазнённая сим насмешником Анна в этой интерпретации была не вдовой, а дочерью убитого. Юную красавицу играл тот же актёр, что привлёк моё внимания. Только теперь роль совершенно не подходила ему. Зрители встретили смехом появление парня в платье знатной испанки.

– Я узнал тебя, Уилл! – раздалось у меня прямо над ухом. – Вырядился в бабу, ха-ха! Ребята, это наш Уилл Шекспир.

Бог ты мой! Кто бы мог подумать! Так вот кого Ричард Барбидж, лондонская знаменитость, взял в напарники! То-то он поразился бы, узнав, что никому не известный провинциальный актёр – будущий гений мирового масштаба.

Впрочем, уже сейчас нельзя не заметить у парня несомненный талант. Наблюдая за игрой Шекспира, я подумала: он актёр от Бога. Роль юной испанки, потерявшей голову от любви к убийце отца, Уильям сыграл так, что зрители, в конце концов, поверили и прониклись сочувствием к несчастной девушке. Финальную сцену все (включая меня) смотрели, затаив дыхание, при полной тишине, нарушаемой лишь всхлипываниями чувствительных зрительниц. А потом устроили овацию.

Объявили перерыв. Выступление театральной труппы закончилось, дальше – цирковое представление.

Роберт и дядя Рич отлучились, намереваясь «промочить горло» чарочкой-другой бренди в кабачке неподалёку. Я осталась.

Позади оживлённо болтали парни, приятели того крикуна, кто признал в донье Анне своего знакомого. Они то и дело поминали Уилла, комментировали роли, сдабривая замечания непристойностями, ржали молодыми жеребчиками.

Дурачье, знали б вы…

– Уилл! Иди к нам!

Он подошёл, и стоял теперь в шаге от меня. В своём подлинном обличье, без грима и в мужском платье. Я поглядывала, как бы невзначай, чтобы не нарушать приличий.