Жизненная правка

Я боялся. Не мог не бояться. Страх – неотъемлемая часть тревоги.

Приступы участились. Я начал волноваться о том, к чему это приведет. Казалось, что отчаянию нет предела.

Я пытался переключиться. Опыт, однако, подсказывал мне, что алкоголь – вариант неподходящий. Поэтому я делал то, что когда-то помогло мне выкарабкаться. То, что я забывал делать в повседневной жизни. Я внимательно следил за своим рационом. Я занимался йогой. Я старался медитировать. Я ложился на пол, клал руки на живот и глубоко дышал – вдох-выдох, вдох-выдох – и сосредотачивался на прерывистом ритме своего дыхания.

Все давалось мне сложно. Даже выбирая, что надеть утром, я мог расплакаться. Не имело никакого значения, что раньше я уже испытывал это. Когда у вас болит горло, вам не становится легче только потому, что когда-то оно уже болело.

Я пытался читать, но мне было сложно сконцентрироваться. Слушал подкасты. Смотрел новые сериалы на Netflix. Заходил в социальные сети. Я старался выполнять свою работу досконально и отвечал на все электронные письма.

Я открывал глаза по утрам, хватал телефон и молился найти там хоть что-то, способное отвлечь меня от самого себя.

Но – внимание, спойлер! – это не работало.

Мне становилось хуже. Почти все способы переключить внимание затягивали меня все глубже в отчаяние. Как в «Четырех квартетах» Т. С. Элиота, я был «в отчаянье отчаявшимися от отчаянья»[2].

Я с ужасом пялился на неотвеченное электронное письмо и не мог написать ответ. Затем я заметил, что когда заходил в Twitter – мою онлайн палочку-выручалочку по отвлечению внимания, – тревога усиливалась. Даже просто листая ленту сообщений, я чувствовал, как мои душевные раны обнажаются.

Я читал новостные сайты – еще один способ отвлечься – и совершенно не понимал, о чем читаю. Осознание того, как много страданий в мире, мешало мне трезво взглянуть на свою боль. Я чувствовал бессилие; чувствовал себя жалким оттого, что парализован своим незначительным горем, в то время как в мире так много горя настоящего. Мое отчаяние росло.

Поэтому я решил хоть что-то сделать. Я вышел из Сети.

Я решил не заглядывать в социальные сети, настроил автоответчик на своей электронке, перестал смотреть и читать новости. Я не смотрел ни телевизор, ни видеоклипы. Я избегал даже журналов. (Во времена моего первого нервного срыва каждый раз перед сном в моем сознании вертелся лихорадочный калейдоскоп ярких образов со страниц журналов.)

Когда я отправлялся спать, то оставлял свой телефон на первом этаже. Я старался чаще бывать на свежем воздухе. На моем ночном столике царил хаос из каких-то проводов, гаджетов и книг, которые я даже не брал в руки. Так что я навел порядок и здесь.

Я выключал свет в доме и пытался как можно чаще находиться в темноте – так иногда справляются с мигренью. С тех пор как в двадцать лет меня впервые посетили суицидальные мысли, у меня появилась идея: выздоровлению способствует некая жизненная правка. Генеральная уборка.

Приверженец минимализма Фумио Сасаки сказал: «Счастье в том, чтобы владеть малым». Во время первых панических атак я избавился только от тяги к алкоголю, сигаретам и крепкому кофе. Теперь, годы спустя, стало понятно, что я был перегружен чем-то более глобальным.

Речь о жизненном перегрузе. И конечно, о перегрузе технологическом. Единственное, что я позволял себе во время моего выздоровления – помимо машины и кухонной плиты, – были ролики по йоге на YouTube, которые я смотрел на экране с пониженной яркостью.