В а с и л е к. Вот и новое прихватил. Ему дождь в глаза, а он свое — ветер!
Ж е л е з н я к. Правда, Василек, большой бетон пошел. Сколько ждали! Нам и за месяц арматуры не перекидать.
В а с и л е к. А! Когда работе конец бывает?!
Ж е л е з н я к. Давай письмо.
В а с и л е к. Кто мне должен тут? Вы депутат, Дмитрий Иванович, помогли бы своему сменщику…
Ж е л е з н я к. Депутат — значит, могу и в месяц-пик отпуск выбить?
В а с и л е к. Уважает вас начальник.
Ж е л е з н я к. Вот схлестнемся сейчас с ним… Ты сам жми — давай!
В а с и л е к. Два года подряд слышу: давай — жми! Одного всем надо — над работягой возвыситься. На том жизнь стоит.
Ж е л е з н я к. Василек! Эй!
М а р т а. А дальше, Николай, дальше?
Д у б к о. А дальше, Марточка, я ей и говорю обратно тому, что в известном романсе: не жди, не вернусь я к тебе, Лилечка. Надежды твои, Лилечка, антерну[1], беспочвенные!
М а р т а. Ан… терну?
Д у б к о. Начистоту, значит. И чтоб ради тряпок твоих, говорю, опять воровать… Нет уж, хватит, сыт! Новая цель жизни у меня и человек любимый другой, эцетера!
М а р т а. Пришла бы хоть раз на жилпоселок, посмотрела, как заправляешь бригадой! Каменщик ты природный!
Д у б к о. Талант открылся вдруг?
М а р т а. Талант!
Д у б к о. А я, Марточка, как вспомню себя в рыбкоопе за прилавком, — смешно и противоестественно. Номсен!
М а р т а. Слышать больше об этом не хочу!