Достав упаковку боеприпасов, извлек из картонной ячейки один патрон, приблизил его к дулу пистолета и быстро понял, что калибр не совпадает. Разочаровавшись, я высыпал патроны из коробки на пол и бросил ее саму в дальний угол комнаты.
Усевшись за стол, на один из шатких стульев, имевшихся в комнате, принялся внимательно рассматривать добытое оружие, ища механизм извлечения обоймы, если она вообще существовала. Я вертел пистолет и так и сяк, не зная, как к нему подступиться, наглядно иллюстрируя старую сказку-притчу про нерадивую мартышку и доставшиеся ей по недоразумению очки.
Гладкий, без единых выступов и кнопок, корпус пистолета казался неприступным, как и здание, где хранился. Тут все было основано на загадках, решение которых было не всегда и не всем под силу — отсюда и множество легенд, сложившихся за сотни и тысячи походов к центру Москвы. Древние были не так просты, как казалось. Многие тайны они унесли с собой, оградив нас, своих недостойных предков, от будущих ошибок и возможности использовать разрушительные силы. Может быть, они до сих пор хранятся где-нибудь в недоступных для нас местах. К сожалению, рано или поздно любая тайна становится явью, и ее раскрытие — только дело времени, и удачного или нет стечения обстоятельств.
Как все эти мысли пришли в мою голову — не отвечу даже под пытками. Потому что и сам не знаю. Приходят, и все. В определенное время, в определенной ситуации.
Безрезультатно изучая пистолет, я постепенно проникался иступляющим чувством бешенства. Без умения обращаться с ним он являлся для меня просто красивым, но бесполезным куском железа. Я безуспешно пытался вникнуть в его устройство, чувствуя себя полным болваном. Повидав достаточно оружия за свою жизнь, я не без гордости мог похвастаться, что с закрытыми глазами разберу и соберу многие экземпляры, но тут я был пас.
Не было ни одной подвижной части, ни рамки, ни запирающего механизма, ни помещения для магазина в казеннике. Цельнометаллический корпус с рукояткой, предохранительной скобой и спусковой крючок. Не понимая как решить эту головоломку я, предусмотрительно отведя ствол в сторону, стал возиться со спусковым крючком. На ум опять пришла обезьяна, только на этот раз с ручной осколочной гранатой и молотком.
Нечаянно слегка сдвинул спусковой крючок в сторону и тут же перевел его в прежнее состояние. Во внутренностях пистолета что-то тихонько зажужжало (я скорее почувствовал это ладонью, чем услышал), и все снова стало как было, только рукоять немного потеплела (или это мне показалось?).
С сомнением и страхом поглядывая на подавший признаки жизни пистолет, я по какому-то наитию навел ствол на одинокий шкаф, подпирающий стену своей широкой спиной, и нажал на спуск.
Пистолет сработал без малейшей отдачи, негромкий хлопок растекся в тишине кабинета и затерялся среди шума, осыпающегося на пол битого стекла и треска старого дерева, разорванного в щепки. От шкафа практически ничего не осталось, или вернее — только его нижняя половина, сиротливо спрятавшаяся среди осколков и различного мусора, бывшего когда-то его содержимым. Кроме этого, в стене над ним появилась достаточно большая сквозная дыра, ведущая в соседний кабинет, в которую, при желании я спокойно мог бы протиснуть голову и полтуловища в придачу!
Вот это да!
Я был поражен мощью своего нового приобретения, но насладиться этим в полной мере так и не успел.
Над головой неожиданно раздался до боли знакомый голос:
— Все! Это мне надоело. Подача газа через пять секунд, четыре, три, две секунды. Одна. Готово! Дыши глубже, поганец!
Послышалось негромкое шипение, как в прохудившемся шланге. Легкий туман наполнил помещение кабинета.
Окончание фразы дослушивал лежа на полу, словно сквозь наброшенный на голову гимнастический мат: дыхание стало спертым, голова кружилась, и я медленно проваливался в мутное болото безволия, когда вроде находишься в сознании, но не можешь пошевелить ни одним мускулом, будто спеленатый невидимой крепкой паутиной. Словно в насмешку над собой я услышал чей-то короткий, но экспрессивный диалог:
— Ты что?!
— Да ладно, через полчаса оклемается…
Глава 4
Очнулся с тяжестью в голове, словно в нее залили пару пудов горячего свинца. Попробовал пошевелиться и сразу отказался от этой затеи: любое движение доставляло нестерпимую боль во всем теле — видимо, мышцы еще не полностью отошли от паралича. Медленно пытался считать про себя, но после цифры пять память словно обнулилась, и я не мог вспомнить, что там следует дальше.
— Раз, два, три, четыре, пять… Раз, два, три, четыре, пять… Раз, два, три, четыре, пять… — И так до бесконечности.