Ещё комментарий: «И что тут интересного? Обычная пьяная бомжиха…»

Макар сам не знал, зачем всё это читал. Каждый комментарий был как удар хлыста по оголённым нервам. Ему хотелось выкрикнуть в монитор: «Это моя жена, мать вашу! И ей нужна была помощь, твари!». Но он лишь сильнее стиснул зубы и продолжил скользить взглядом по строкам.

«Бандерас 777» возмущался: «Нажрутся денатурата и валяются средь бела дня! Ни стыда, ни совести».

Ему вторил некий «Владимир Петрович»: «Таких алкашей лечить бесполезно. В советское время их в ЛТП отправляли, а сейчас до них никому нет дела».

И всё в таком же духе. Хотя нет… был один комментарий, выбивающийся из общей колеи: «Что-то не так с её лицом, на грим какой-то похоже. И одежда странная, вроде бы лохмотья, но чистые. А туфли вообще, как мне кажется, не дешёвые».

Впрочем, эти строки как будто никто и не заметил, яд продолжал литься, причём комментаторы источали этот яд весело, словно какие-то шуты-палачи. Глядя в монитор, Макар едва не сорвался. Он собирался написать под роликом, что отыщет всех, кто оскорбил Катю. Отыщет и выпустит кишки! Сдержался. Вместо этого просто отключил компьютер, вышел из-за стола и подошёл к окну. Он думал о том, что коньяк, таблетка, грим, сценический костюм, кровоизлияние в мозг – всё это, разумеется, сыграло свою роль в трагедии, однако главным фактором был пофигизм – холодный и непробиваемый. Макар ненавидел тех людей, что в тот день прошли мимо умирающей Кати, но как он поступил бы на их месте? Этот вопрос вызвал у него почти физическую боль. Гнев давал чёткий ответ: «Помог бы, вызвал бы скорую помощь!» Но внутренний обвинитель не соглашался с гневом: «Прошёл бы мимо». И у обвинителя были доказательства в виде памяти о том, как Макар не раз игнорировал спящих где-нибудь в кустах пьяниц. Чёрт, да ему до них никогда не было дела – валяются себе, да и хрен с ними! И даже не задумывался: а пьяны ли это люди вообще? Нужна ли им помощь? Так если он ничем не лучше тех, кто прошёл мимо Кати, вправе ли он их винить?

Вправе! Потому что нужно хоть кого-то винить, чтобы легче было переносить боль утраты. Макар и сам не заметил, как ненависть перешла с конкретных людей на весь город, и стала лейтмотивом его жизни. Так тоже было легче. А со временем ненависть начала граничить с отвращением.

Макар не замечал или подсознательно старался не замечать, что в городе Светинске происходят и хорошие вещи, что в нём много прекрасных людей. К примеру, он закрыл глаза на то, что два года назад в лесу потерялся мальчик, и сотни добровольцев бросились на поиски, прочёсывали чащобы днём и ночью и, в конце концов, нашли парнишку живым. Макар обошёл вниманием, что новое начальство городской больницы уволило под надуманным предлогом хорошего, но неугодного врача, и люди устроили внушительный пикет в его поддержку и добились, чтобы врача восстановили на работе, принеся ему публичные извинения.

Он видел только плохое. И у него не было ни малейшего желания менять что-то к лучшему. Он забыл, каково быть даже не счастливым, а просто радостным. И не было даже редких моментов просветления. Макар даже не жил, а существовал, плывя по течению с тем же равнодушием, с каким люди когда-то проходили мимо Кати. Недавно, возвращаясь домой из магазина, он стал свидетелем того, как троица молодых подонков избивала щуплого парня. Макар мог раскидать этих уродов, как щенков, но он этого не сделал. Лишь поморщился и продолжил путь домой. Ему было плевать. На всё плевать.

Кроме скамейки в парке.

Макар встряхнул щётку, сбросив с неё влагу и прилипшие листья, и убрал в сумку. Ритуал был закончен, пора идти домой, но уходить не хотелось. Он закрыл глаза, представил себе Катю. Она сидела на скамейке и улыбалась, держа над головой зелёный зонт в белый горошек. Отчего-то воображение всегда рисовало её с этим зонтом, который она очень любила. На мгновение Макару показалось, что Катя на самом деле здесь, и если протянуть руку, можно её коснуться, ощутить тепло её кожи…

Всего лишь наваждение. Такое уже случалось не раз. Он открыл глаза, вздохнул и побрёл прочь по осенней аллее. За круглыми плафонами фонарей качались ветви клёнов, где-то неподалёку агрессивно завыла сирена полицейской машины. Макар задумчиво глядел себе под ноги, а потому, на выходе из парка, едва не столкнулся с высоким мужчиной лет сорока. Всё выглядело так, словно тот намеренно встал на пути. Макар отступил, чертыхнулся, неосознанно сжав кулаки, а потом узнал мужчину и расслабился.

Это был Вадик. Дети и некоторые жестокосердные взрослые называли его «дурачок», а более толерантные и воспитанные, не зная точного диагноза, стыдливо говорили «умственно отсталый» и часто добавляли «бедолага». В северной части города Вадика каждая собака знала. Обычно он выходил из дома рано утром и принимался обходить дворы, как будто таким образом выполняя одному ему ведомую миссию. Здоровался со всеми, кого встречал, при этом лицо его всегда оставалось бесстрастным – эдакая непроницаемая маска. Если замечал машину такси, сразу же направлялся к ней, просил у водителей визитки, которые он коллекционировал. Впрочем, просить ему редко приходилось, ведь водители, как правило, уже держали визитные карточки наготове, зная, что ему нужно. Все относились к Вадику хорошо. Макар помнил, что его, давным-давно, дети дразнили, но это были единичные случаи, а теперь никто не дразнил, по крайней мере, открыто. Катя как-то призналась, что считает хорошей приметой, если встретит и поздоровается с Вадиком. У Макара тогда это признание вызвало улыбку, однако после он частенько ловил себя на мысли, что и сам поверил в эту примету. Когда видел нескладного долговязого Вадика, идущего по улице своей дёрганной, какой-то птичьей, походкой, то отчего-то радовался, словно тот был добрым духом домов, кварталов и скверов, частичкой позитива в большом злом городе. Макар знал, что родители этого «человека дождя» умерли и о нём заботятся две родные тётки, причём заботятся неплохо, судя по тому, что брюки его всегда отутюжены, лицо чисто выбрито, волосы аккуратно подстрижены.

– Здравствуй, Макар, – сказал Вадик скрипучим, лишённым эмоций голосом, глядя при этом на фонарь. На голове была красная вязаная шапка с помпоном, пальцы теребили «язычок» на молнии серой куртки. – Я знал, что тебя встречу. Специально шёл, чтобы тебя встретить и встретил.

Макар даже немного растерялся. Обычно они с Вадиком просто коротко здоровались и расходились, а в редких случаях тот начинал жаловаться, что там-то и там-то кто-то раскидал мусор, или возле дома такого-то машина неправильно припаркована. "Специально шёл, чтобы тебя встретить и встретил» – это звучало из уст Вадика необычно, как если бы на заезженной пластинке каким-то чудом появилась новая, ни кем не слыханная, песня.

– С тобой всё в порядке, Вадик? – Макар обеспокоенно посмотрел ему в глаза.

– Со мной всё хорошо, – ответил тот, подтвердив свои слова плавным кивком. – Спасибо, что спросил. Мне тепло, у меня ничего не болит, на ужин я съел кусок яблочного пирога и выпил кружку клубничного киселя. Тётя Зина и тётя Валя купили мне новые ботинки и новый шарф. Сегодня я получил четыре визитные карточки от водителей такси и теперь их в коробке четыреста пятьдесят шесть, а если считать ту карточку с оторванным уголком, то четыреста шестьдесят семь. Да, у меня всё хорошо. Ты спросил, я ответил.

Макар дёрнул плечами.

– Ну… рад за тебя.

– А вот с городом не всё хорошо, – Вадик перевёл взгляд на другой фонарь, понизил голос до заговорщицкого шёпота, что для него было совершенно неестественно. – Город заболел, в нём завёлся паразит, люди умирают. Рите нужна помощь, она сказала, что там стало слишком опасно, ей нужен тот, кто бы её защитил.