— Проклятый старик! Он умер своей смертью и этим самым ушел от нашего справедливого гнева! — вскричал Король. — Но сегодня я убедился, сколь много в моем Королевстве людей, которым дороги его интересы. И я не оставлю их без внимания. Ибо все должны знать, что я умею карать, но умею и миловать.
И все стоя прослушали королевский указ, в котором говорилось буквально следующее:
Первое. За новый цикл стихов Придворному Поэту присваивается Королевская премия Первой степени — сто тысяч золотых.
Второе. За прекрасную постановку балета «Ансамбль движущихся ушей» Королевскому Церемониймейстеру присваивается звание Королевского Балетмейстера.
Третье. За многолетнюю плодотворную деятельность на благо Королевства Министр по Кое-Чему награждается орденом Королевского чулка Левой ноги и назначается на пост Министра По Всему.
Четвертое. «Ансамблю движущихся ушей» присваивается звание «Королевского ансамбля Движущихся ушей».
Крикуну по-петушиному присваивается звание Королевского Крикуна по-петушиному.
С подлинным верно. Король.
Министр По Всему.
Ладно, хватит беречь титулы. Внимательно оглянемся по сторонам и скажем. Король — он же Король дураков.
* * *
Со времен, описанных в этой правдивой истории, минуло несколько лет. За это время в Королевстве произошло немало важных событий.
В результате заговора придворных произошел дворцовый переворот. Король был казнен, и коронованным главой Королевства стал бывший Министр По Всему. (Он же и возглавил переворот.) Новый король оказался настоящим реформатором. Первое, что он сделал, — разогнал «Ансамбль движущихся ушей», пополнив его участниками Королевскую гвардию.
Королевскому Повару присвоил звание Королевского Шеф-Повара. Отправил в тюрьму бывшего Придворного Поэта за то, что тот на протяжении многих лет занимался антигосударственной деятельностью, неоправданно восхваляя в своих «произведениях» преступного короля. А Королевского Крикуна по-петушиному новый король донельзя приблизил к себе, сделав его Министром По Всему. И теперь Ку-ка-ре-ку Крикуна приобрело значительно большее количество оттенков, лишившись былого петушиного однообразия. Этим самым новый король исключил возможность любого дворцового переворота.
Но все эти события ничтожны по сравнению с главным.
Главное же из всего, произошедшего за эти годы, состоит в следующем. Несколько поправив свое здоровье после тяжелых моральных и физических потрясений, связанных с изгнанием из Королевства и побоями, Поэт написал сборник стихов, подборку из которых мы предлагаем вашему вниманию.
Из сборника «Стихи непридворного поэта»
Стихи, написанные автором в 15, 16, 17, 20 и 25 лет
Попытка объяснить мироздание
Все, что есть в мире, возможно, из глины:
Горла кувшинов, людей горловины.
Звезды — осколки разбитых сосудов,
Мысль — только суд над обеденным блюдом.
Бог-истукан повторяется в лепке,
Там ритуал, где замешано крепко.
Глина вернется в свое состоянье,
Лишь разогрей, комом все мирозданье.
Если Творящего жажда измучит —
Нету ковша, но есть крылья и круча.
Я вновь один. Передо мною
Часы, и стол, и стопка книг.
Я жизнь свою не как простои,
А как безвременье постиг.
Когда-то умолял Сократа
Уйти с базара в дом ко мне.
Смешной, от По бутылки прятал —
Не знал, что истина в вине.
Века неслись, часы меняя,
Забыт песок и луч, и вот
Я словно выходец с Синая.
В моей душе переворот.
Извечный спутник Агасфера,
И у Голландца рулевой,
Я высадился на Венеру,
Ласкал Сафо. И головой
Оценивался в сорок тысяч
(не помню, фунтов или рой),
И мамонта в пещере высечь
Посмел, теперь передо мной
Часы, и стол, и стопка книг.
…Я жизнь-безвременье постиг.
…Часы судачат: тик да тик.
Под вальс Равеля
(вторая редакция)
В маленькой комнатке окон
Стекла затянуты стужей.
В мире небрежно-высоком
Мой непродуманный ужин:
Хлеб от чужого обеда,
Фразы каких-то прохожих
Лезут застольной беседой,
Ложка на бритву похожа.
Разум про то и про это
Речь заведет сам с собою.
Сердце — главенство банкета
Тон задает тамадою.
…(После второго бокала)
…В зале является ветер
Тысячи листьев накалом
Он вдохновляет звенеть.
Скрипки настраивать время,
Дам разводить в полонезе,
Сколько прелестниц гарема,
Сколько мадонн Веронезе.
Семгу несут на подносах,
Вот и крюшон по-купрински.
Белле мадам, мы вас просим,
Спойте хоть что из Стравинского.
(После седьмого бокала)
Путь мой лежал вдоль ущелья.
Понял я вдруг, что не лгали
Лермонтов, Байрон и Шелли.
Понял, что стих — это бездна,
Где все опоры лишь призрак.
Понял, копать бесполезно
Там, где нет верха и низа…
…Кончен мой будничный ужин
В прошлом ли веке иль в среду.
Сколько секунд еще нужно,
Чтобы дожить до обеда.
…
Се человек
Барокко, рюс, пещера и ампир,
Буддизм, фрейдизм, марксизм, конфуцианство:
Безумно упорядоченный мир,
Заброшенный во Времени-Пространстве.
Осеннею травой окутан Бах,
Собака огрызается на тучу,
И перепутал ветер впопыхах
Гнездо пичуги с кирзою могучей.
Молиться капле и ругать богов,
Убить во чреве, пировать с врагами,
Руками вырываясь из оков,
Во все капканы попадать ногами…
Се человек, его на казнь ведут
Центурионы, сны, змея, идеи…
И, если без ребра прожить сумеет,
То вкусит плод в Эдемовом саду.
Сонет
Спасения от глупости ты ищешь,
Страдаешь от злословья и насмешек,
Печалишься, что лишь один из тыщи
Осмысленной Гармонией утешит.
Зачем в болезни видишь преступленье?
Ничтожеству есть осложненье — злоба.
Коль холодно от слов — в камин поленья.
Горестно? Тогда смеяться пробуй.
Тебе помогут музыка и звезды,
Есть полнота в рассветах и сравненьях,
А вот лечить больных, пожалуй, поздно —
Лекарства помогли бы до рожденья.
Живи! По небесам дыханье сверив.
И радуйся Весне, траве и зверю…
Сонет
Зачем ты их клянешь? Они невинны.
Пусть Храмы рушат и смеются над шутами,
Решают, все узнав до половины,
Сметают то, что строили годами.
Ругаясь, улыбаясь, скалят зубы,
Теряясь, отдают распоряженья…
Их создала природа для сравненья
С поэзией и музыкой. Пусть грубы
Слова их, но они — потомки Баха.
И, может быть, в зачатии случайном
Вдруг отличатся, воспарив из праха,
Родят Творца… И вновь скучать за чаем.
Миллионы их нужны для размноженья.
Так улыбнись! Еще кого-то женят…
Иллюстрации
Вид на Васильевский остров в Санкт-Петербурге
Страстей безумных и мятежных
Как упоителен язык!
А. Пушкин
П. Кончаловский. Пушкин в Михайловском
