— Кажись, из АГСа забрасывают, — сказал Мирон.

— Главное, чтобы из миномета не сыпанули, — сказал Артем.

— Не станут они себя обнаруживать из-за нас двоих. Гранаты пулять — это одно. А трубу наши сразу вычислят. Ответку пошлют.

— У них азарт взыграл. Сдавай назад. В ложбинке, может, не зацепит.

Едва они отступили, пятясь, как впереди поднялся взрыв, похожий на грязный куст, а потом такие кусты начали вырастать там и сям, пытаясь отыскать двоих людей, пережидающих обстрел совсем рядом.

— Десять, — насчитал Мирон, когда миномет умолк. — Ящик расстреляли. Теперь успокоятся. Разве что снайпера поставят раненых добивать. — Тебя зацепило?

Артем не мог ответить. Он умирал. Голова его была пробита от темени до самого рта, полного искрошившихся зубов.

— Эх ты, — пробормотал Мирон. — Что ж ты так…

— Все правильно, — сказал ему Артем. — Тогда ты, теперь я. По справедливости. Чтобы никому не обидно.

Это были его последние слова. Его жизнь оборвалась. И доктор Морт мог сколько угодно беситься, осознавая, что ненавистный ему человек ускользнул от него. Потому что психологом он был отменным, а кардиологом и реаниматором — никудышным.

Сердце Артема Дергача не выдержало.

И никто так никогда и не узнал, отправился ли он на новую войну или почил с миром. Эту тайну он унес с собой в могилу. Она очень скоро поросла травой и сделалась совершенно незаметной.

А весна продолжалась. Все всегда продолжается, когда кого-то уже нет.