— Вот вам корабль на эту ночь, сэр, — сказал Лоулесс. — Запомните его хорошенько!

Шлюпка отделилась от корабля; в ней сидело двое мужчин; держась по ветру, они торопливо гребли к берегу.

Лоулесс остановил прохожего.

— Как зовется вон тот корабль? — спросил он, показав ему стоявшее у входа в бухту судно.

— Это «Добрая Надежда» из Дартмута, — ответил прохожий. — А капитана зовут Арблестер. Он гребет на носу вон той шлюпки.

Лоулессу ничего больше и не требовалось знать. Поспешно поблагодарив прохожего, он двинулся на песчаную косу, к которой должна была пристать шлюпка. Там он остановился, поджидая моряков с «Доброй Надежды».

— Кум Арблестер! — закричал он. — Какая счастливая встреча! Клянусь распятием, такую встречу нужно отпраздновать! А это «Добрая Надежда»? Я узнал бы ее среди десяти тысяч кораблей! Прекрасный корабль! Подплывай, кум, мы с тобой славно выпьем! Помнишь, я тебе рассказывал о своем наследстве? Ну вот, я его наконец и получил. Я теперь богат и больше не плаваю по морям. Я плаваю только по элю. Давай руку, приятель! Выпей со старым товарищем.

Шкипер Арблестер, длиннолицый, немолодой, обветренный непогодами человек, с ножом, привязанным к шее тесемкой, и походкой и всеми повадками ничуть не отличавшийся от наших нынешних моряков, удивленно и недоверчиво отшатнулся от Лоулесса. Но упоминание о наследстве и, главное, пьяное добродушие, которое с таким искусством изобразил Лоулесс, скоро победили недоверчивость шкипера, и он пожал руку бродяги.

— Я тебя не помню, — сказал он. — Но что за важность! Я и мой матрос Том, мы всегда готовы выпить с кумом. Том, — сказал он, обращаясь к своему спутнику, — вот мой кум. Я не помню, как его зовут, но это неважно, он превосходный моряк. Пойдем выпьем с ним и его приятелем.

Лоулесс повел их в недавно открывшийся кабак, стоявший несколько в стороне, и поэтому менее переполненный, чем те, что находились ближе к центру гавани.

Кабак этот представлял собой обыкновенный сарай, наподобие бревенчатых построек, которые в наши дни можно встретить где-нибудь в американских лесах. Вся мебель состояла из двух-трех шкафов, вделанных в стену, нескольких голых скамеек и досок, положенных на пустые бочонки вместо столов. Посреди комнаты горел костер, раздуваемый множеством сквозняков, и пылавшие там обломки кораблей наполняли все помещение густым дымом.

— Вот она, услада моряка, — сказал Лоулесс. — Хорошо посидеть у славного огонька и выпить добрую чарочку, когда на дворе непогода и ветер гуляет по крыше! Пью за «Добрую Надежду»! Желаю ей легкого плавания!

— Да, — сказал шкипер Арблестер, — в такую погоду на берегу куда лучше, чем в море. А как по-твоему, матрос Том? Кум, ты говоришь складно, хотя мне все не удается припомнить, как тебя зовут. Но что за важность, ты говоришь очень складно. Легкого плавания «Доброй Надежде»! Аминь!

— Друг Дикон, — продолжал Лоулесс, обращаясь к своему начальнику, — у тебя, кажется, какие-то важные дела? Так ступай, не стесняйся. А я посижу в этой славной компании, с двумя старыми моряками. Не беспокойся, ты нас застанешь все за тем же делом, когда вернешься, и я ручаюсь, что эти славные ребята от меня не отстанут. Мы ведь не какие-нибудь береговые крысы, мы старые, тертые морские волки.

— Хорошо сказано! — подхватил шкипер. — Ступай, мальчик. А твоего приятеля и моего доброго кума мы задержим здесь до рассвета, клянусь святой Марией! Я так долго пробыл в море, что все кости мои пропитались солью, и теперь, сколько бы я ни выпил, мне все мало.

Провожаемый таким напутствием. Дик встал, попрощался и торопливо пошел сквозь непогоду к «Козлу и волынке». Оттуда он послал сообщить лорду Фоксгэму, что вечером в их распоряжении будет прочный корабль. Потом, захватив с собой двух разбойников, кое-что смысливших в морском деле, он отправился в гавань на песчаную косу.

Шлюпка с «Доброй Надежды» стояла среди множества других шлюпок, но они узнали ее без труда, так как она была самая маленькая и самая хрупкая из всех. Когда Дик с двумя своими спутниками сел в эту жалкую скорлупку и они отчалили от берега, волны и ветер обрушились на них с такой силой, что, казалось, они вот-вот пойдут на дно.

Как мы уже говорили, «Добрая Надежда» стояла на якоре далеко от берега, и волны там были еще больше. Ближайшие корабли находились от нее на расстоянии нескольких кабельтовых, но и на них не было ни одного человека; вдобавок повалил густой снег и стало так темно, что никто при всем желании не мог бы заметить Дика и его товарищей. Стремительно вскарабкались они на палубу, оставив привязанную к корме шлюпку плясать на волнах. Так была захвачена «Добрая Надежда».

Это было славное, прочное судно, закрытое палубой на носу и посредине и открытое на корме. Одномачтовое, оно по роду своей оснастки было чем-то средним между фелюгой и люггером[88]. По-видимому, дела шкипера Арблестера шли превосходно, так как бочонки с французским вином заполняли весь трюм. А в маленькой каюте, кроме образа девы Марии, который свидетельствовал о набожности капитана, находились запертые сундуки, которые говорили о его богатстве и запасливости.

Собака, единственная обитательница корабля, яростно лаяла и хватала похитителей за пятки; пинком ноги ее загнали в каюту и там заперли вместе с ее справедливым гневом. Пираты зажгли фонарь и подняли его на ванты, чтобы корабль был виден с берега; потом открыли один из бочонков и выпили по чаше превосходного гасконского вина за удачу своего предприятия. Затем один из разбойников приготовил лук и стрелы на случай нападения, а другой подтянул шлюпку и спрыгнул в нее.