— Я не морочу ей голову. Я собираюсь на ней жениться. В чем проблема?
— Да тебе что она есть, что ее нет!.. — начал было Лари.
— Неправда, — спокойно возразил хозяин дома, — Мне очень удобно, что она есть.
— Удобно? — удивился Диес, бросив на друга неодобрительный взгляд, — Это немного не те чувства, которые испытывают к хорошеньким невестам…
Нико повертел в руках перо, задумываясь.
Никтос Веномверн вовсе не был плохим человеком. По крайней мере, не считал себя таковым. Нико считал себя самым обычным и вовсе не видел различий между собой и другими. Но вот окружающие чувствовали это различие очень явно, сколько Нико себя помнил. С самого детства он ловил на себе взгляды. Неодобрение, страх, возмущение, обида… Он вечно говорил и делал вещи, которые заставляли окружающих испытывать дискомфорт в его обществе. Даже самые близкие порой насторожено посматривали на его равнодушный вид, и Нико буквально читал вопрос в их глазах: «Что с ним не так?»
Даже с учетом того, что рептилии, в целом, славились более спокойным в повседневной жизни нравом, его поведение выделялось.
Мама волновалась больше всех. Она же и водила к нему лекарей чуть не со всех концов Империи, преимущественно менталистов. И его первым диагнозом была социальная дезадаптация. За ним последовал второй, третий, четвертый диагноз… В какой-то момент родители убедились, что он ментально больной, убедили в этом его, и даже почти успокоились. Он не демонстрировал агрессии к окружающим, как, впрочем, и интереса, и лекарями был признан, в целом, безопасным для себя и окружающих. На этом, в общем-то, и успокоились.
И только в тринадцать лет Нико сам догадался, что с ним не так.
В целом, хотя окружающие и были уверены, что ему нравится нарушать все правила и игнорировать нормы, что это в его природе и что он даже не пытается быть нормальным, сам Нико как раз-таки нормальным быть пытался. В конце концов никаких расстройств у него не было — он вполне себе хотел быть социально одобряемым. Ну, не в такой формулировке, конечно! О формулировках он узнал потом. Тогда же, в детстве, Нико просто раздражали взгляды окружающих. И он старался вести себя так, чтобы их было поменьше. Так, чтобы на него не смотрели, как на чужака.
Поэтому когда мама говорила, что в розарии чудесно пахнет, Нико кивал и соглашался: да, чудесно. Да, пахнет.
Когда отец хвалил хорошо прожаренный стейк, Нико делал комплименты сочному запаху.
Он не задумывался о том, что конкретно это значит, просто везде, где мог, старался подстраиваться. Это было утомительно, поэтому большую часть времени Нико старался быть один, но где не получалось — подстраивался, запоминая слова, выражения и поведение тех, кто считался приятным в общении.
И однажды, когда кто-то из взрослых в очередной раз поддразнивал его на тему «У какой девочки запах лучше?», Нико вдруг осознал, что он понятия не имеет. Что вообще значит запах?
Он не сразу об этом рассказал. При мысли о том, что ему поставят очередной диагноз, что он не понимает еще что-то, что понимают все другие, что на него опять будут косо смотреть, становилось дурно, и какое-то время Нико даже помыслить не мог о том, чтобы с кем-то об этом поговорить. Вместо того он пошел в библиотеку — одно из своих любимых мест в доме. Там, в уютном уединении, в тишине и спокойствии он сам во всем разобрался.
«Запах — один из основных признаков, по которым перевертыши познают мир и выстраивают отношения с себе подобными…»
Мальчик не чувствовал запахов. Совсем. И это объясняло все, вплоть до плохого аппетита, который один из лекарей считал одной из разновидностей самоповреждений, другой — протестом, а третий — попыткой наказать родителей.
И только когда он сам во всем разобрался, он рассказал родителям. Тогда и так, как ему было удобно.
— Ну, допустим, я влюблен в нее? Поэтому мне удобно, что она рядом, — Нико кивнул сам себе, решая, что ответ выглядит уместным, — Да, влюблен. Она же моя пара.
Он постарался улыбнуться влюбленно, благо тренировал такую улыбку для одной из своих бывших, но с сожалением пришлось признать, что в этот раз он слегка запоздал, и ему уже не поверили.