— И это все?

Эгон развел руками. Отец опять промычал что-то непонятное. А Эгон заметил:

— Говорят, что оно находится в стадии испытаний. По крайней мере, об этом свидетельствует информация, полученная мной от немецких офицеров.

Генерал бросил на сына холодный, испытующий взгляд. На его лице не дрогнул ни один мускул. Эгон же подумал, что отец оценивает его, как мясник скотину, готова ли она к забою или же еще нет. Он чуть-чуть подвинулся в кресле и, чтобы нарушить молчание, сказал:

— Говорят, это чудо-оружие располагает исключительно большой разрушительной силой.

Отец снова взял сигару в рот. Пуская голубые облачка дыма, он молчал.

Смутившись, Эгон потянулся за рюмкой.

Генерал тоже поднял свою рюмку, но, не поднеся ее к губам, стал рассматривать напиток на свет и как бы между прочим заметил:

— Если я правильно понял, вы считаете, что чудо-оружие повлияет на судьбу войны.

Эгон выпрямился.

— Я ожидаю победу, отец!

Генерал сверкнул глазами на Эгона.

— Надеясь на чудо-оружие?

Эгон задумался.

— Да, надеясь на чудо-оружие, — сказал он твердо и, немного помолчав, добавил: — А еще на храбрость и стойкость солдат, которые проявляют чудеса героизма на фронте…

Генерал медленно смаковал напиток, затем поставил на стол рюмку и снова взял с пепельницы сигару и окутал себя густым облаком табачного дыма.

— Скажите, дорогой Эгон, вы когда-нибудь слышали о том, что решает исход войны? Судьбу не боя, а всей войны… Вы имеете хоть малейшее понятие об этом, хотя бы какое-нибудь представление?

Брови Эгона выгнулись в дугу, он попытался получше разглядеть лицо отца. Однако оно было скрыто за клубами дыма, будто он держал во рту не сигару, а целую дымовую шашку. Он хотел видеть выражение лица генерала и, улавливая насмешку в голосе отца, никак не мог понять, что же он такое сказал, что вызвало эту усмешку. «Как кошка с мышкой…» — снова стрелой пронзила Эгона обидная мысль. А изо рта отец выталкивал все новые и новые клубы дыма. Эгон ругнулся про себя и сжал ладони в кулаки.

— Судьбу войны решают солдаты, господин генерал-лейтенант, — выдавил он из себя в качестве аргумента.

Отец, наклонившись в сторону, высвободился из дымовой табачной завесы и облокотился на подлокотник кресла.