С точки зрения общества социальный капитал характеризует качество коллективных действий — совместных действий, направленных на достижение общих неделимых результатов. Выше мы показали, что кругооборот номинального капитала начинается и заканчивается денежным капиталом, а прирост номинального капитала сводится к приросту его стоимости. В свою очередь, кругооборот социального капитала, хотя он и обеспечивается деньгами в форме налогов и взносов, не сводится к деньгам, а приращение социального капитала не сводится к анвестициям. Коллективные действия могут осуществляться как путем общественных расходов, так и без осуществления расходов, то есть как за счет налогов или добровольных взносов, так и за счет безвозмездной деятельности. При этом на практике коллективные действия всегда включают в себя тот или иной элемент безвозмездности, мотивация индивида, участвующего в коллективном действии, всегда хотя бы отчасти построена на репутации и стремлении к социальному признанию. Чем теснее социальные связи и чем больше чувство взаимности, тем выше качество коллективных действий. Одни и те же общественные расходы могут приносить различные результаты в зависимости от состояния социального капитала:

«Социальный капитал — это совокупность таких ресурсов, как доверие, взаимность и сотрудничество. Вы можете понять характер социального капитала сообщества с помощью двух простых вопросов. Первый: «Можно ли обычно доверять людям?» Сообщество, в котором большинство людей отвечает «да», — это общество, где меньше замков на дверях, где люди присматривают за детьми друг друга и вмешиваются в ситуации, когда можно было бы отвести взгляд. Второй вопрос заключается в том, в скольких организациях люди участвуют — от чисто развлекательных (например, лига боулинга) до жизненно важных (например, профсоюзы, группы арендаторов, кооперативные банки). Сообщество с высоким уровнем такого участия — это такое сообщество, в котором люди чувствуют себя эффективными, где институты работают достаточно прозрачно, чтобы люди верили, что они могут что-то изменить. Люди, которые чувствуют себя беспомощными, не присоединяются к организациям» (Sapolsky 2017, p. 293).

С точки зрения индивида социальный капитал — это совокупность благ, которыми он может пользоваться не за плату, а на основании своего места в обществе. Иначе можно сказать, что социальный капитал — это совокупность социальных связей и общественных отношений индивида, взятая им в качестве средства деятельности. Поскольку социальные связи позволяют индивиду или коллективу участвовать в присвоении прибавочной стоимости, постольку они становятся социальным капиталом.

При расширенном самовоспроизводстве разделение порядка принимает форму разделения трех видов капитала — номинального, реального и социального. Понятие социального капитала имеет давнюю историю, и первоначально оно трактовалось как фактор формирования человеческого капитала, то есть как фактор потребления, а не как фактор производства:

«… Социальный капитал — это совокупность ресурсов, содержащихся в семейных отношениях и социальной организации сообщества и полезных для когнитивного или социального развития ребенка или подростка. Эти ресурсы различны для разных людей и могут представлять собой важное преимущество для детей и подростков в развитии их человеческого капитала. Отношения власти и доверия, а также нормы, рассмотренные в предыдущих главах, являются формами социального капитала» (Coleman 1990, p. 300).

Играя значительную роль в формировании деятельной силы, социальный капитал является вместе с тем одним из факторов производства. Если предпринимательство представляет собой контрнорму, которая умножает беспорядок и толкает вперед развитие капиталистических методов, то социальный капитал представляет собой норму, которая поддерживает капиталистический порядок на ходу.

«Если физический капитал полностью осязаем, будучи воплощенным в очевидных материальных формах, то человеческий капитал менее осязаем. Он проявляется в навыках и знаниях, приобретенных индивидом. Социальный же капитал еще менее осязаем, поскольку он существует только во взаимоотношениях индивидов. Так же, как физический и человеческий капиталы, социальный капитал облегчает производственную деятельность. Например, группа, внутри которой существует полная надежность и абсолютное доверие, способна совершить много больше по сравнению с группой, не обладающей данными качествами» (Коулман 2001, с. 126).

Социальный капитал является частью капиталистической системы, он коренится в предпринимательстве и частной собственности, в отношениях, связанных с прибылью. В отличие от традиционного общества, в котором социальные связи основаны на родстве и традициях, холодная социальность коммерческого общества основана на совместном извлечении прибыли, принадлежности к национальной культуре* и национальному государству. Национальное государство и корпорации (взятые как единство номинального и реального капиталов) являются несущими столпами капиталистического порядка. Если корпорации обеспечивают производство частных благ, то государство и некоммерческие организации — создание и предоставление общественных благ. Как институты, корпорации и государство имеют двойственную природу: с одной стороны, они противостоят индивидам как элементы капиталистического (бес)порядка, а с другой стороны, включают в себя индивидов для частных и коллективных действий.

Аджемоглу и Робинсон проводят различие между инклюзивными и экстрактивными экономическими институтами. Инклюзивные институты — это институты, основанные на вовлечении, а не принуждении индивидов, на соревновании индивидов внутри единых правил игры — избирательных прав, прав собственности и правил исполнения контрактов. При инклюзивных институтах насилие остается прерогативой государства, и распространяется на всех в равной мере, никакой индивид или группа не могут монополизировать его. Авторы цитируют Макса Вебера: государство есть «монополия на легитимное насилие» (Acemoglu and Robinson 2012, p. 80). В свою очередь, экстрактивные, или эксплуататорские, институты возникают тогда, когда нет соревновательности внутри единых правил ввиду монополии на власть, либо из-за отсутствия единых правил и «войны всех против всех» (см. Acemoglu and Robinson 212, p. 73–79):

«Инклюзивные экономические институты … позволяют и поощряют участие больших масс людей в экономической деятельности, которая наилучшим образом использует их таланты и навыки и которая позволяет людям выбирать то, что они хотят. Чтобы быть инклюзивными, экономические институты должны иметь безопасную частную собственность, беспристрастную правовую систему и систему общественных услуг, обеспечивающую равные условия для обмена и контрактов между людьми, гарантирующую свободный вход в новый бизнес и позволяющую людям выбирать свою карьеру» (Acemoglu and Robinson 2012, p. 73–74). «Мы называем такие институты, свойства которых противоположны тем, которые мы называем инклюзивными, экстрактивными экономическими институтами — экстрактивными, потому что такие институты предназначены для извлечения доходов и богатства из одной подгруппы общества в интересах другой подгруппы» (Acemoglu and Robinson 2012, p. 76).

Характер экономических институтов зависит от политических процессов. Для того, чтобы возникли инклюзивные экономические институты, необходима политическая конкуренция и обратная связь между политиками и гражданами, которая воплощается в инклюзивных политических институтах:

«Экономические институты формируют экономические стимулы: стимулы к получению образования, сбережениям и инвестициям, инновациям и внедрению новых технологий и так далее. Но именно политический процесс определяет, в рамках каких экономических институтов живут люди, и именно политические институты определяют, как этот процесс работает. Например, именно политические институты нации определяют способность граждан контролировать политиков и влиять на их поведение. Это, в свою очередь, определяет, являются ли политики агентами граждан, хотя и несовершенными, или способны злоупотреблять доверенной им властью, или же они ее узурпировали, чтобы накопить собственное богатство и преследовать свои собственные планы, наносящие ущерб интересам граждан. Политические институты включают, но не ограничиваются письменными конституциями и тем, является ли общество демократическим» (Acemoglu and Robinson 2012, p. 42).

Таким образом, Аджемоглу и Робинсон рисуют картину двух сценариев развития общества. В одном сценарии индивиды вовлекаются в экономические и политические процессы, имеют возможность оказывать на них непосредственное влияние в меру своих способностей и извлекать выгоду из своих действий. Во втором сценарии индивиды исключены из участия в экономических и политических процессах и оказываются лишь объектами для эксплуатации. По мысли авторов, инклюзивные и экстрактивные институты характерны для разных стран, первые — преимущественно для «развитых», а вторые — для «развивающихся».

Однако на самом деле мы имеем дело не с двумя разными типами институтов, а с двумя разными сторонами одного и того же типа институтов, характерного для капиталистического общества-системы. Первая, инклюзивная, сторона этих институтов направлена внутрь общества-системы, а вторая, экстрактивная или колониальная — вовне. Эти две стороны не есть два отдельных набора институтов. Это две стороны одной и той же системы, основанной на капиталистической частной собственности. Эта двойственность реализуется как на уровне стран, так и на уровне социальных категорий внутри одной страны. На международном уровне она проявляет себя как разделение стран на «развитые», находящиеся в ядре мирового общества-системы, и «развивающиеся», находящиеся на колониальной периферии. На национальном уровне эта двойственность проявляет себя как разделение общества на категорию частных собственников, участвующих в дележе прибыли, и различные категории несобственников, исключенных из такого дележа.

«Инклюзивность» или «экстрактивность» институтов применительно к отдельным странам, социальным категориям или индивидам представляет собой количественную характеристику, которая определяет положение этих стран, категорий и индивидов в разделении социально-культурного порядка. Чем ближе к собственническому ядру общества-системы находится та или иная страна, социальная категория или индивид, тем более инклюзивными для них являются институты. Чем дальше удалены они на коммерческую или колониальную периферию, тем более экстрактивны эти институты. Когда в XIX и XX веках рабочие в капиталистических странах стали получать более высокую заработную плату, чем было необходимо для простого воспроизводства их рабочей силы, стали принимать участие в прибавочной стоимости, это было следствием их включения в ядро общества-системы, но это не отменило хищническую природу капитала. Изменился лишь объект эксплуатации — им стали прежде всего жители «развивающихся» стран — но не природа капиталистического порядка. Расширилось ядро мирового общества-системы, нарицательно именуемое «Запад», но при этом расширилась и эксплуатируемая ядром мировая периферия.

Дэниел Дрезнер показывает характерные последствия колониализма для социального капитала «развивающихся» стран: нехватку таких общественных благ, как инфраструктура, питьевая вода и информация. Нехватка общественных благ происходит из-за проблем как на стороне предложения, так и на стороне спроса. На стороне предложения — неразвитая налоговая система, на стороне спроса — слишком узкая группа лиц, мнение которых имеет значение для правительства:

«Правительства развитых стран имеют справедливые и эффективные системы сбора налоговых поступлений, которые делают возможным предоставление этих общественных благ. Но в развивающемся мире коррупция часто высока, а доверие часто низко, что создает трудности в сборе налоговых поступлений для финансирования общественных благ. Что касается спроса, то стимул для правительства поставлять общественные блага зависит от того, кто является “селекторатом”. В демократиях развитого мира избиратели являются селекторатом. В более авторитарных государствах селекторат представляет собой гораздо более узкую группу» (Drezner 2013, p. 33).

Нехватка информации приводит к тому, что люди принимают неверные решения относительно человеческого капитала своих детей, но также к тому, что они больше анвестируют в социальный капитал:

«Бедные родители одних детей отправят в школу, а других нет, ошибочно полагая, что для процветания необходимо много образования, тогда как на самом деле даже базовое образование имеет большое значение для будущих перспектив. Семьи в развивающихся странах, где отсутствует пенсионная система развитых стран, имеют стимул иметь больше детей в качестве инвестиций в будущее. Но больше детей означает меньше ресурсов на члена домохозяйства. Люди в развивающихся странах также, вероятно, будут меньше инвестировать в человеческий и физический капитал и больше в социальный капитал» (Drezner 2013, p. 34).

Аджемоглу, Робинсон, Дрезнер и прочие западные авторы четко видят различия между «развитыми» и «развивающимися» странами. К сожалению, они не видят (или притворяются, что не видят), главного — что эти различия вытекают не из того, что в разных странах действуют разные институты, а из того, что во всем мире действует один и тот же капиталистический (бес)порядок, развернутый своей внутренней, инклюзивной, благой стороной к «своим», к «развитым» странам и элитам, а внешней, экстрактивной, злой стороной — к «чужим», «развивающимся» странам и народным массам.