В XV–XVI вв. русские освоили побережья дальних северных морей. Здесь лежали Зимний, Летний, Терский (Тре), Поморский, Корельский и другие «берега». Плавания по Белому, Баренцову, Карскому морям стали обычными, привычными. Далеко на север пробирались русские люди. Задолго до Баренца, положившего начало «освоению» Шпицбергена, русские поморы плавали за зверем на далекий, заброшенный в Ледовитом океане Груланд, или Грумант, как называли они Шпицберген, подобно западноевропейским путешественникам и ученым путая Шпицберген с Гренландией, которая, как тогда считали, простиралась чуть ли не до Новой Земли.
Предание старинного рода поморов Старостиных, сотни лет промышлявших на «Груланде», говорит о том, что первые Старостины начали плавать на Шпицберген еще до основания Соловецкого монастыря, т. е. до 1435 г.
Отважные «груманлане», как позднее называли себя поморы, плававшие на Шпицберген, осваивали суровый остров, ставили зимовья, хоронили покойников, воздвигая на могилах кресты. Страшный океан не пугал их и хоть
Когда в конце XIV в. отошел от берегов Гренландии последний корабль, колонии датчан вследствие резкого изменения климата — длившегося сотни лет похолодания в Арктике — были обречены на медленное и мучительное вымирание.
Датский король Фридерик II пытался во что бы то ни стало связаться с отрезанными от всего мира ледяным барьером датскими колониями в Гренландии, о судьбе которых уже чуть ли не два столетия не было никаких известий. Король искал людей, которые могли бы найти путь в Ледовитом океане к трагически гибнувшим людям.
Из письма Фридерика II купцу Людвигу Мунку мы узнаем, что последний разыскал в городе Мальмусе, как в те времена норвежцы называли русский город Колу, основанный на Кольском полуострове, невдалеке от современного Мурманска, русского корщика (кормщика, штурмана) Павла Нищеца (Никитича?), который плавал в Гренландию «ежегодно около Варфоломеева дня» и знал пути, ведущие к далеким островам Ледовитого океана. Фридерик II просил Людвига Мунка связаться с русским корщиком, который и должен был взять на себя организацию этой трудной и опасной экспедиции.
Так плавали на Грумант отважные русские «груманланы», и «открывавшие» далекий Шпицберген голландские и английские моряки и китобои с удивлением находили в этом краю, где, как им казалось, до них не ступала нога человека, развалины русских изб на покинутых становищах и сиротливо стоящие среди угрюмых скал деревянные кресты.
Русским поморам человечество обязано знанию и освоению европейского побережья Ледовитого океана и омывающих его морей. Смелые русские поморы заселяли «край непуганых птиц». «Бежали парусом» на Новую Землю, «ходили» морем на Печору, открывали полуостров Канин и острова Колгуев и Вайгач.
Вслед за промышлёнами» шли на северо-восток, в Сибирь (в «Себур», как назвала Сибирь первая европейская Каталонская карта, упоминающая о Сибири) московские ратные люди и воеводы. В 1483 г. ходили в Сибирскую землю Федор Курбский, Черный и Салтык Травин. Доходили до Тюмени, до Иртыша.
В конце XV (1499 г.) и начале XVI в. (1501 г.) Петр Федорович Ушатый с «детьми боярскими вологжанами» прошел в Западную Сибирь через Камень (Уральский хребет), определив его высочайшую точку и направление («от моря до моря») — с севера на юг, а не с запада на восток, как предполагали древние и средневековые авторы, указывая на направление Гиперборейских гор (Уральского хребта). В этих великих географических открытиях русским помогали коми-зыряне и югра — ханты и манси.
Но особенно быстро русские осваивали европейский Север. К концу XVI в. Мурман у Рыбачьего полуострова был густо заселен и отдельные поселки поморов по размерам напоминали города. К этому времени в море выходило около 7500 русских судов с командами, насчитывающими 30 000 поморов. При этом поморы Русского Севера совсем не были жалкими изгнанниками, терпевшими нужду и лишения. Англичанин Стивен Барро, плававший в Белом море в 1556 г., сообщает, что русские, встретив его корабль, подарили ему пшеничный хлеб, калачи, превосходную пшеничную муку, гусей, сушеную рыбу, бочки водки, меда, пива и т. п. Все русские были прекрасно одеты, выглядели бодро, весело. Они были очень предприимчивы, смелы и отличались большими познаниями в мореходстве.
Стивен Барро отмечает, что «русские (речь идет о поморах. —
С севером Европы, с Северо-Западной Азией, с далекими северными морями, с Сибирью англичан и голландцев, немцев и итальянцев познакомили отважные и предприимчивые, знающие свое опасное дело русские мореходы.
Первым человеком, в категорической форме утвердительно ответившим на вопрос, можно ли из Европы, плывя Ледовитым океаном, вдоль берегов Сибири, достигнуть Китая и Индии, и набросавшим карту великого Северного морского пути, был русский дипломат и путешественник Дмитрий Герасимов.
Это он, по свидетельству венецианца Батиста Рамузио, говорил о пути в Восточную Индию через Ледовитый океан аугсбургским ученым (1525–1526 гг.). Когда летом 1525 г. в Риме принимали посла Василия III Дмитрия Герасимова, папская курия проявила к «московиту» исключительный интерес.
Дмитрий Герасимов рассказывал о востоке Европы, о Севере и Сибири так много нового и интересного, что слушавший его Павел Иовий сразу же на основе своих записей бесед с Герасимовым написал книгу, которую немедленно издал. Книга Павла Иовия была очень популярна, несколько раз переиздавалась и переводилась на разные языки. Павлу Иовию Герасимов рассказал о безбрежном Ледовитом океане, держась правого берега которого можно добраться до Китая.
При этом Дмитрий Герасимов показывал какую-то карту, которую Павел Иовий использовал для своей книги, поручив составить копию с нее Баттисто Аньезе.
Виллоуби, Ченслер, Барро, Пит, Баренц, Герберштейн и другие путешественники XVI в. пользовались географическими сведениями русских людей. Один русский корщик, Гаврила, служил лоцманом Стивену Барро во время плавания его у берегов Кольского полуострова, а другой русский корщик, Лошак, хорошо знавший путь на Новую Землю и Обь, вел его судно по волнам Ледовитого океана. Стивен Барро отмечает их большую роль в своем плавании, их искусство, их доброжелательность и с большой теплотой вспоминает Лошака, Гаврилу, Федора и Кирилла. Герард Меркатор создавал свои карты в середине XVI в., пользуясь для обозначения Севера и Сибири сведениями, почерпнутыми от русских поморов. Сведения эти могли быть почерпнуты и со слов русских путешественников, мореходов и дипломатов, и из карт.
Географические карты русские начали составлять еще в конце XV в., когда впервые встречаются известия о том, как тот или иной дьяк реку или озеро «на луб начертил». При Василии III у нас имелись не только «списки», но и «чертежи» (карты) земель, рек и дорог Руси Литовской.
Этот интерес к окружающим Русь и далеким странам, столь характерный для русских людей конца XV–XVI в., обусловил то обстоятельство, что на Руси сравнительно рано узнали об Америке.