– Катя и Володя! Куролесили вместе. Весело было. Суворовы работали семейным подрядом. Стреляли. После такого все хотели под пальмы, не под пули. Тем более перед свадьбой. Катя сама в салоне работала. Платья шила. И там же жертв выбирала. Отличный бизнес. Но не того человека припугнули. Их нашли. Правило же есть. Не садись играть с ворами. А она не играть. Замуж за вора пошла.

– Что там случилось?

Чингачгук широко улыбнулся и развел руки.

– Веселье. Володя – вор. А вору ничего нельзя своего иметь и с друзьями не делиться. Ни денег. Ни жены. Сказали – делись. Забрали все. До копейки. И Катю. …Изнасиловали ее. Пили всю ночь. Под утро вырубились. Коля не знал, как жить с этим. Повесился.

– А Катя?

– Ушла. С ментами замяли. Типа, Коля до горячки допился и с собой покончил. А про Катю не вспомнил никто.

Чингачгук спрятал фото жертв на животе под курткой и поднялся, ожидая охраны.

– Заглядывай, Меглин. Чего нам делить? Свобода не там. А здесь, – он приложил палец ко лбу и улыбнулся, в этот момент зашла охрана.

– Обыщите его…

Улыбка исчезла с лица Чингачгука.

– Ты обещал… Меглин, ты обещал!

Его крик затихает в густеющем вечернем тумане, наползающем с реки, когда Меглин и Есеня возвращаются к машине.

– Женихи слышали голос Коли, которого нет в живых. В записи. Он предал ее. Она спасает невест от того, что случилось с ней. От предательства. От насилия. Как только пришла в себя – вернулась на работу. И продолжила убивать. – Меглина накрыло – рот открыт. Он смотрит перед собой невидящим взглядом. – Мир… хрустальный…

– Что?

– Спасти хотела. Мир чистый. Хрустальный. У нее не вышло, так пусть хоть у других.

– Она решила убивать женихов, которых считает насильниками. И кто следующий? Когда?

– У нее спроси! Где она, а? Найти не можете? Жучков под кожу – это вы первые, а искать – кто будет? Меглин?

– Ее нигде нет. Дома не появлялась. Машину бросила… Если не найдем ее до выходных, будут новые убийства. А мы не знаем ничего…

– Знаем. Кому она платья шила.

Они вернулись в клинику поздно, Меглину становилось хуже с каждой минутой, подколбашивало – руки тряслись, он был в ознобе. Санитар с уколом нетерпеливо косился на Есеню.